Трудно быть хорошим - [116]
— Еще как сделают. Я вам удивляюсь, мама. Это же надо, прожить жизнь и не понять таких элементарных вещей! Они сделают все, что захотят.
В конце концов Эмма все же уступила, и они переселили ее в небольшой домик на ферме на окраине города. Его купили на деньги от продажи старого дома. Еще и добавили немного, так, во всяком случае, сказал Сэм.
— Ну вот, этот куда лучше! Века простоит.
— Века! Вот уж это мне совершенно ни к чему! — не унималась Эмма.
Но никто ее не слушал.
Вокруг дома был участок в десять акров земли, густо засаженный и нуждающийся в уходе, с прудом, богатым рыбой, посередине.
— Не нужно мне ничего этого, — ворчала Эмма, выходя на крыльцо и угрюмо глядя по сторонам.
— Ты привыкнешь, мама. Здесь очень славно. К тому же пойми, это неплохое помещение капитала.
Она прекрасно все понимала. И то, что никогда не полюбит этот чужой холодный дом, и то, что думают сын с невесткой сейчас вовсе не о ней, а о том, что после ее смерти смогут выгодно все продать И надеются сделать это вскорости.
Однако, рассуждая так, Эмма ошибалась. Вскоре выяснилось, что, напротив, они очень надеялись на нее, на то, что она будет в форме и поможет им. Но об этом позже.
Эмма ненавидела зиму, всегда ненавидела. Но в городе было лучше Не так одиноко. Там была миссис Элис. Нет-нет и заглянет на чашечку кофе. Да и мистер Гриер, почтальон, частенько заходил на огонек, не страшась ни слякоти, ни пронизывающего ветра. А мальчишка из бакалейной лавки, сынишка Эффи Хиггенс!.. Дни были дождливые и неприветливые, но Эмма не чувствовала себя одинокой: кругом знакомые улыбчивые лица и в дождь, даже не выходя из дома, можно помахать кому-нибудь через окно или кивнуть в знак приветствия.
С возрастом перестаешь понимать себя и лишь в лицах людей, знавших тебя всегда, можно прочесть, кто ты на самом деле. И это успокаивает, внушает уверенность.
Здесь же, на ферме, дни были куда длиннее и мрачнее, насквозь пропитанные дождем и воспоминаниями о прошлом. И никто ни разу не проведал ее, даже мимо дома не прошел…
Эмма сидела, погруженная в воспоминания, оплакивая свою убогую жизнь, затем медленно поднесла руку к лицу, сняла очки в тонкой стальной оправе и уставилась на свое, ставшее расплывчатым, отражение в зеркале. Разглядывая лицо, Эмма думала, что это не только внешнее впечатление, она действительно стала вялой и как будто реально не существующей.
Пришла весна и принесла собой Сэма и Ардис. Издалека заметила Эмма их машину и вышла навстречу. На заднем сиденье автомобиля сидел ребенок. Но Эмма так редко видела внуков, что не знала, который из них.
— Это Тодд или Стивен? — спросила она. — Приведите ребенка сюда. Или покажите ему сад, рыбок в пруду…
Сэм и Ардис переглянулись.
— Мама, мы хотели сначала поговорить с тобой, — в замешательстве начал Сэм. — Это не наш… Ну, в общем, это ребенок Сиззи.
Сиззи была ее внучкой, дочерью бедняжки Рэчел, которая умерла двенадцать лет назад.
— Сиззи? — удивилась Эмма. — У Сиззи есть ребенок? Никогда не слышала о ее замужестве.
— Да нет же, Сиззи никогда не была замужем. Мама, ты же знаешь, когда умерла Рэчел, мы взяли девочку к себе И заботились о ней, как о родной дочери. Но только ей исполнилось пятнадцать лет, она вдруг сбежала. А когда вернулась, на руках у нее был этот ребенок.
— Сиззи удрала из дома и заимела ребенка? В пятнадцать лет?! — Эмма пыталась вспомнить Сиззи, ее гладкую кожу, зеленые глаза и пушистые волосы. — Но почему вы говорите мне об этом сейчас? Что я могу изменить?
— Мы не хотели волновать вас, мама, — вступила в разговор Ардис. — Малыш прожил зиму с нами. Но ведь у нас самих трое детей. Вот мы и решили привезти его сюда.
Эмма была совершенно сбита с толку.
— Ну хорошо, а почему Сиззи сама не займется ребенком? — в растерянности спросила она.
— Видите ли, мама, Сиззи встретила одного человека и собирается за него замуж. Хочет попробовать начать все сначала. Думаем, так будет лучше и для нее, и для всех нас. Нельзя упускать такой шанс. Вот только этот ребенок…
— Вы хотите, чтобы он остался здесь? И как долго?
— О, на время, только на время! — воскликнул Сэм. И по тому, с какой поспешностью он сказал это, Эмма поняла, что привезли они ребенка навсегда, до конца дней ее.
— Я слишком стара. Мне уже семьдесят шесть.
— Тебе будет хорошо с ним, мама. Будет ради чего жить.
— Жить! Скорее умереть. Я слишком стара, — сказала она вновь.
Собственный возраст вдруг представился ей бесконечным тоннелем в горах, и тоннель этот все больше и больше принимал преувеличенно угрожающие размеры. — Я уже не та. Когда умер твой отец… — начала она, обращаясь к Сэму.
— Но это было восемнадцать лет назад. К тому же ты прекрасно себя чувствуешь.
— Да, но что-то все же сломалось во мне тогда…
— Но ведь жизнь продолжается.
— Продолжается, да не моя, — опять заупрямилась Эмма.
Но Сэм и Ардис не раздражались; они были спокойны, так как знали, что в конце концов она, как всегда, уступит.
Ардис осталась в доме, а Сэм пошел к машине и через несколько минут появился уже с ребенком на руках. Он был очень худеньким, этот мальчик. С такими же пушистыми волосами, как у Сиззи, и с такими же большими зелеными глазами. Робко взглянув на Эмму, он тут же опустил глаза и уставился в пол.
