Трудная полоса - [3]

Но Сережка, хитрец, чувствует мое настроение, ноет всю дорогу. Пока едем в троллейбусе, чисто вымытом, еще пахнущем хлоркой, ноет и потом, когда я веду его через пустырь за тоненькую, такую холодную после болезни руку.

— Мама, не хочу в садик! Ты во сколько меня заберешь?

Мы сидели дома три недели из-за его фолликулярной ангины, и он еще не вошел в рабочий ритм. Эти ангины — как привидения — всегда перед моими глазами. Оставила его в группе, иду пустая, словно порцию крови сдала, голова немного кружится... Опять, наверное, Сережка не поспит днем и котлету, и хлеб в обед оставит...

Даже потом, когда погода разгулялась, веселее мне не стало. Казалось обидным и несправедливым, по крайней мере, сегодня, что небо прозрачно, как бойлерная вода у меня в ванне, что листва зелена и блестяща, будто покрыта лаком, а напротив меня сидит Валентина, чистит пилочкой ногти, улыбается... Будто нарочно стол ее переставили ко мне в комнату, хотя работает она совсем в другом отделе, чтобы убивала она меня каждый день своей красотой. Ее пухлые губы что-то говорят, но я не слушаю, не хочу слушать. У меня через три дня техсовет, а еще не все подготовлено. Не могу сосредоточиться, черкаю на бумаге странные геометрические фигуры.

Рот Валентины открывается и закрывается, как в немом кино. Наверное, все то же: что Володечка достал ей французские сапожки, а она купила ему рубашку модную, расписную, что они в кино вчера бегали и мороженое было очень вкусное — в общем, ерунда, пустяки, из которых на первых порах складывается жизнь молодоженов. А мы с Павлом много ли ходили в кино? Нет, только на самые-самые, все было некогда. А много ли я покупала ему рубашек, носков, чего там еще... Пару галстуков, и то на день рождения... Зато у нас

была высокоинтеллектуальная жизнь. Он знал и древнегреческую литературу, и новейшие теории космологии, вдруг начинал читать мне Верлена, а потом заставлял слушать его экономические изыски. Мы проводили вечера, читая и обсуждая его статьи для многотиражки. Мне казалось, что они годятся и для «Правды» или «Известий», и избегала говорить о том, почему он не ладит с редактором. Бытовое, низменное как будто не касалось нас — теперь пожинаю плоды. Горько.

Поймала себя на том, что завидую чужому счастью. Как ни убеждай себя, что у тебя другие представления о любви и гармонии, но и ты, Анна Кирилловна, прежде всего баба, баба, которую бросил муж, — и от этого факта никуда не скроешься...

— Валя, нельзя ли помолчать немного? — я говорю довольно резко.

— Извините, — красивые Валины глаза стали грустными, она торопливо спрятала что-то блестящее — пилочку, наверное, для ногтей, и уткнулась носом в бумаги. Я ловлю на себе время от времени ее сочувствующий взгляд. Еще не хватало, чтобы она жалела меня. Но меня и в самом деле бесят эти лучики света, раздражает ее улыбка. Сама понимаю, что несправедлива, мне уже хочется как-то сгладить неловкость. Но как же переступить через свою гордость?

— Валя, если кто позвонит, через полчаса буду... Иду к экономистам, надо попросить их рассчитать

эффект двух предложений.

В цехе здороваюсь направо-налево, меня подзывают, советуются. На некоторое время снова становится хорошо. Не помани меня в юности другая жизнь, другие горизонты, как знать, была бы вполне довольна и этим. Иногда мне начинает казаться, что работа в БРИЗе и есть мое место, а все мечты — так, миф, и не было никогда в СНТО блестящих докладов студентки Ани Воронцовой, и не мне предлагали остаться в аспирантуре, и не будет никогда в Новоуральске гамма-дефектоскопической лаборатории...

— Анна Кирилловна! — раздается справа зычный голос. Ко мне подходит Герман Борисович, начальник цеха.

— Анна Кирилловна, не зайдете ли к нам? Тут одна прелюбопытнейшая задумка есть...

— Непременно, но завтра с утра, хорошо? — я улыбнулась и пошла дальше, но Герман Борисович остановил меня.

— А вы знаете, мы вчера до одиннадцати вечера в цехе сидели, запарка вышла. Вот и пришла гениальная идея...— Он не удивил меня: в цехе и рабочие, и руководители работают с перегрузками, особенно в конце месяца.— Аварийные заказы с пускового цеха да четыре рукояти с экскаваторов сразу полетели.

— А есть ли среди них такие, которые мы недавно ремонтировали? — я насторожилась. Разговор становился для меня интересным, и весьма.

— Да, представьте, две совсем недавно отсылали на карьер.

— Что и требовалось доказать, Герман Борисович! Наши сварщики работают вслепую. Дело не только в том, что вы им дипломов не можете выдать, пока не просветите контрольные швы. Они не могут совершенствоваться в своей работе, вот и идет брак,— я села на любимого конька.

Начальник цеха усмехнулся:

— Так-то оно так, но ведь вы своими лучами без ножа нас зарежете, все забракуете, завод остановите...— он засмеялся и поторопился перевести разговор в другое русло: — Да тут у нас еще из Гостехнадзора приехали, с ними механик треста, жучат со всех сторон... И вы туда же...

Расстроилась я от его слов: если уж Герман Борисович, понимающий, смелый инженер, настроен так скептически, то плохи мои дела. Ужасно бессмысленно теряется квалификация!..