Трудная книга - [164]

Какой наглец!

Но Надежда Ефимовна уже поняла свою ошибку. «Я не хочу злоупотреблять своим положением, отбывай честно срок и возвращайся хорошим человеком», — ответила она.

Наглец обиделся и долго не писал ей. А когда переписка все-таки возобновилась, она продолжала свою терпеливую, упорную работу:

«Я любила тебя, жалела всем сердцем, внушала все то, что могло тебя сделать одним из самых счастливых, так хотелось помочь тебе стать грамотным, образованным, культурным человеком. Мне ничего было не жаль, лишь бы достигнуть осуществления задуманного формирования из тебя хорошего, именно хорошего, правильного человека. Меня считали чудачкой, что я, имея своих детей, делила с тобой свое сердце, и я гордилась, что мои ребята никогда не противились мне в этом. И если бы ты вел себя как нужно, учился, если бы жизнь шла по-хорошему, я бы плевала на все эти разговоры. Но ты… Ты набезобразил, и, понимаешь, я тогда задумалась: зачем была нужна моя забота и доброе, сердечное отношение? И я очерствела. Я решила, что, видимо, не я, а жизнь скорее научит вас ценить человечность, заботу, жизнь научит, что хорошо и что плохо, от чего нужно бежать и к чему стремиться».

Трагедия добра!

Но доброе сердце не может очерстветь. Надежда Ефимовна сама опровергает это, она продолжает писать, взывая и к сердцу и к разуму своего приемного сына:

«Читаешь твои письма, и горько, и до слез обидно становится за молодежь, за всех тех, кто стал на этот порочный путь. Ведь подумать только, какая это ужасная жизнь! Дорогой ты мой мальчишка! Пойми, что это не жизнь, а мытарство, сплошная нервотрепка. Что она дает? Подумай хорошенько, разберись в своей жизни, в своих делах, в своем доведении.

Ну кого вы обворовываете? Простого человека, рабочего. И зачем? Чтобы выпить? Или обобрать пьяного? Это, конечно, очень легко. Но вы подумайте: сколько горя это приносит семье! Мало того, что муж, отец пропивает от семьи, его же еще и оберут. Кому плохо опять? Семье, детям. А хорошо ли тому, кто пошел на этот преступный шаг? Вечно живет этот человек под страхом — вот-вот заберут. А заберут — там что хорошего? И физически, и морально очень тяжело, я понимаю.

Думаете ли вы и о том, что не вечно человек будет молод, а годы идут, и резвость уходит, приходит старость, нужна семья, дети, нужно, чтобы кто-то помог, заботился. Ведь это так необходимо, без этого просто жить невозможно, так почему же нужно идти другим путем? А ведь у каждого из нас должно быть еще и чувство, что мы — советские люди и каждый преступник — находка для врагов, злоба против нашей власти, против нашего строя. А чем же виновато государство наше перед вами?

Ты не сердись, что я пишу об этом, я не агитирую и не мораль читаю, я переживаю за всю молодежь, кто так попадает, как ты. Зло берет на тех, кто словом или делом оказал на нее дурное влияние, на то, что сильно пристает к человеку дурное. Как много еще людей, не желающих думать, что они портят жизнь молодому, неопытному человеку. Зло берет и на тебя и на всех тех, кому встретился на пути человек, желающий всем сердцем помочь выйти на широкую дорогу, а его не хотят слушать. Казалось бы, надо ухватиться, держаться крепко за семью, за сердечность, за доброту — нет, надо было оплевать все. Очень жаль мне тебя и всех вас жаль, но вы должны понять: жаль, но и обидно!»

Много дельных, умных советов дает эта душевная женщина своему воспитаннику:

«Как больной должен сам помогать врачу в лечении болезни, так и оступившийся человек должен сам помогать людям, которые хотят помочь ему исправить свои ошибки… Ты пишешь о каких-то законниках, о каких-то предателях ваших законов, о попытках к самоубийству и прочую чепуху… Ну кто сомневается, что в тюрьме трудно? На то она и тюрьма — организация, карающая тех, кто не хотел жить честно, а ты не хочешь ничего правильно оценить и опять гнешь свою линию… Трудно, конечно, ломать в себе характер, привычки, но надо ломать, если тебе нужна свобода и порядочная жизнь».

Даже постороннего читателя, далекого от их семейных дел, волнует этот живой голос душевного человека, полный скорби, волнений, тревоги и любви.

Но нет, до него он не доходит. Ему нужно другое. «Я люблю красивую жизнь. О, если бы вы знали, как хочется быстрее вновь быть на воле, ходить в театр, на танцы… Я научился с разными людьми говорить по-разному. Для каждого я делаю свой подход, жизнь научила меня маневрировать. Знаю, что плохо, но делаю».

Так он написал уже мне. Он спрашивает, как ему отнестись к письмам Надежды Ефимовны. Ему мало такой умной, сердечной наставницы, ему хочется, чтобы им занимались все, чтобы весь мир думал о нем. Эгоизм и подлость, переходящие в цинизм. В таком духе я и написал ему — то, что я когда-то сказал и Тамаре Маховой: «Враг твой в тебе самом, это твой характер».

Из добра, которого человек получил от народа и от всей нашей жизни немеряную меру, он сделал для себя самые злые выводы и направил зло против тех, кто желал ему добра. Трагедия добра, не нашедшего разумных границ и форм!

Повторяю: этот случай я рассказал в подтверждение необходимейшей поправки, отнюдь не отрицающей главного — силы и необходимости добра.