Трудная година - [14]

Наконец к женщинам подошли двое — немец и русский. Разговор шел по-немецки, и Вера понимала все до слова.

— На электростанцию поставить вот их,— говорил не­мец.— Женщины добросовестнее этих... И потом... когда же вы сделаете так, чтобы люди, которых мы вызываем, работали? Удивительный у вас характер!

— Я уже советовал вам, пан директор,— угодливо го­ворил прислужник, — обязательно ввести табель. Тогда никто не осмелится удирать с работы.

— Ах, не знаю, что там делать! Табель! Я знаю, что на этих... ваших земляков... нужна веревка. Предприятие! Я все время твержу, что его надо вывезти отсюда. О, у нас в Пруссии оно бы заработало!

— Не сомневаюсь. Но, смею заметить, оно работало и до вашего приезда...

Немец глянул на русского как-то недоверчиво.

— И потом... проволокой, проволокой! Сегодня же об­нести электростанцию проволокой, и я поставлю охрану. Я дал слово гебитскомиссару, что электростанция будет давать свет.

Женщин поставили в ряд. Немец стоял поодаль, а при­служник, как взъерошенный петух, в коротком рыжем демисезонном пальто с поднятым воротникрм, бегал перед женщинами, заглядывая каждой в лицо. Это было и про­тивно, и смешно. Наконец он спросил:

— Евреек среди вас нет?

Женщины молчали.

— Вот ты... — Он остановился перед Верой.— Грамот­ная?

Вера молчала.

— Пойдешь табельщицей. На электростанцию!

— Я пойду вместе со всеми.

Женщина в платке тронула ее за локоть и что-то шеп­нула. Что именно — Вера не разобрала, однако поняла, что надо соглашаться.

— Я думала, вы направляете меня в другое место,— неловко поправилась она.

— Солидарность! — буркнул предатель и подал коман­ду. — За мной!

Их привели к электростанции. Здание уже было обне­сено колючей проволокой. Несколько мужчин вкапывали столбы для второго ряда. Веру оставили в небольшой про­ходной будке, а всех остальных повели на биржу. Только час спустя явился тот же самый человек в коротком паль­то и объяснил, в чем будут состоять ее обязанности.

— Завтра вам передадут списки всех рабочих и жето­ны. Кто не снимет жетон, тот отсутствует. При выходе — отбирать. В другие ворота — пропуск только с жетоном, там будет военная стража. Однако жетон дает право на проход. Вы понимаете, какая на вас возлагается ответст­венность? Мы боремся с саботажем. И еще... я боюсь ди­версий. Так что... Провороните — и вам галстук на шею, и мне. Ничего не поделаешь! Хочешь жить — делай, что велят.

Вера молчала.

X

Вернувшись домой, она долго стучала, пока Нина от­крыла дверь. И сразу же, как только дала Вере есть, ис­чезла в кухне. А Вере хотелось поделиться впечатления­ми, попросить совета. Она все боялась, что, согласившись работать табельщицей, изменила своему принципу. Ждала Нину. Однако — совершенно неожиданно для Веры — в комнату вошел Кравченко.

— Не помешаю? — спросил он, усаживаясь на стул и складывая костыли.

Курчавая борода делала его старым, но глаза на этом усталом, бледном лице человека, который перенес тяже­лую болезнь, горели по-молодому. Он пристально смотрел на Веру, и ей было неловко под этим взглядом. Однако она не выдала своей неловкости, и, наверное, это как раз и привело к тому, что случилось в следующую минуту.

— Вера Васильевна! — сказал Кравченко после доста­точно, долгого молчания.— Мне Политыко сказала сегод­ня, что вы не в курсе дела. Это и хорошо и плохо. Я кое-что узнал о вашем прошлом и решил быть откровенным... тем более, что многого и не утаишь... Там, в вашей кухне, в шкафу стоит радиоприемник и...— Он вдруг позвал:— Нина, идите сюда!

Нина вошла, засмеялась, как-то виновато чмокнула Веру в лоб, передала Кравченко какие-то листки. И еще не пришедшая в себя Вера услыхала:

— От Советского информбюро?..

Кровь толчками прилила к лицу, и ей стало жарко. И когда Кравченко, кончив читать, сказал:

— Я хочу, чтобы вы знали... Всякая нвдоговоренност вредит дружбе, а мы должны дружить. Факт?

Вера, как зачарованная, повторила:

— Факт,

Нина засмеялась.

— Я не имела права говорить без разрешения, поверь­те мне, Верочка!

— Я понимаю.

А Кравченко свернул сводку и, передавая ее Нине, ко­ротко бросил:

— Перепечатать надо. И распространить, Пусть люди знают правду. — И потом, снова взглянув на Веру молоды­ми глазами, резко спросил: — Вы можете раздать? Хотя бы женщинам?

Вера сказала, что ее перебросили на лесокомбинат в ка­честве табельщицы. Она даже заволновалась, ожидая, как к этому отнесутся ее новые товарищи.

— Табельщица? Это уже до некоторой степени опора администрации,— вслух рассуждал Кравченко; обе женщи­ны не сводили с него глаз.— Табельщица может быть дру­гом рабочих и их врагом. Все зависит от того, как понимать свои обязанности.— Потом усмехнулся — хитровато, по-мальчишески: — Ну, что ж... Вера Васильевна, будете рас­пространять сводку среди рабочих комбината. Только... осторожно. Как бы нам не попасть за колючую проволоку.

— Спасибо, товарищ Кравченко! — сказала Вера, вста­вая.

Кравченко тоже встал.

— Теперь мне здесь поселиться надо.— Он показал на двери соседней комнаты.— А кухней пользуйтесь, как обычно. Хозяйничайте там, одним словом... чтобы помень­ше было всякой таинственности.

— Ну, в наш переулок вряд ли кто забредет.