Троянская война и поэмы Гомера - [41]

Совлечение с тела и присвоение одежды, доспехов и оружия павшего противника во времена Трои было обычным, так сказать, вполне законным способом античного «приобретательства». Оно служило еще возвышению, славе, гордости каждого воина, на нем лежал отблеск риска, смертельной опасности, свойственной рукопашному бою. Такое отношение, само собой разумеется, распространялось на любые военные трофеи, включая домашний скот, лошадей, пленниц. В описании спортивных состязаний в честь памяти Патрокла рассказывается, чем и за что Ахиллес награждал победителей. То было исключительно дорогое Имущество, утварь, оружие, орудия, награбленные в недавно разоренных городах Троады, а также пленницы. Герои-цари с радостью принимали награды. И в этом слушатель Гомера тоже должен был, надо думать, чувствовать, кроме щедрости, еще и глубину скорби, высоту Дружеских чувств, благородство и великодушие Ахиллеса.

Разрушение и разграбление городов, образцом чего явилась в конце концов сама Троя, сопровождалось массовым насилием женщин, о чем не один раз говорит сам Гомер, поголовным истреблением (есть, правда, упоминание о продаже в рабство) мужчин. Женщины становились пленницами — домашними работницами либо наложницами победителей, по существу рабынями. Дети их истреблялись еще в момент пленения. Вот какими словами жалуется Приам на будущее Трои:

Видеть сынов убиваемых, дщерей, в неволю влекомых,

Домы Пергама громимые, самых младенцев невинных

Видеть об дол разбиваемых в сей разрушительной брани,

И невесток, влачимых руками свирепых Данаев!

Сам я последний паду и меня на пороге домашнем

Алчные псы растерзают…

Илиада, XXII, 62

На войне как на войне, говорили римляне. Но описание войны, воинских нравов и обычаев при всех художественных украшениях и в то же время в совершенно обнаженной правде звучит у Гомера как осуждение. В нем в соответствии с духом древнего эллина больше покорности, чем протеста, больше отчаяния, чем надежды.

Гомеровский эпос далеко не беспристрастен по отношению к двум воюющим сторонам. В нем порой в едва уловимом виде просвечивают односторонние симпатии. В целом голос Гомера гремят во славу ахейского оружия. В особенности это хорошо видно в отдельных военных эпизодах. Так, при сближении двух воюющих сторон троянцы идут с криком и гамом, как бы подбадривая себя, в то время как

…приближались в безмолвии, боем, дыша, Аргивяне,

Духом единым пылая — стоять одному за другого.

Илиада, III, 8

В боевых схватках почти неизменный перевес имеют те же аргивяне или ахейцы. Во множестве отдельных эпизодов битвы жертвами оказываются именно троянцы или их союзники. Их страдания, раны, другие ужасные подробности, сообщаемые в поэме с почти «протокольной·) точностью и лаконизмом, оставляют впечатление, что только защитников Трои бьют, и бьют всегда. Еще явственнее военный перевес ахейцев виден в «Илиаде» в поединках героев. Схватки Париса с Менелаем, Гектора с Аяксом, Диомеда с Энеем, Ахиллеса с Энеем и многие другие почти неизменно заканчиваются поражением троянцев, которые избегают смерти лишь с помощью сострадающих им богов.

Но и этого Гомеру недостаточно. В описании «битвы богов», участники которой полностью теряют олимпийское величие, поборница ахейцев Афина одним ударом камня одолевает покровителя троянцев неистового бога войны Арея, предстающего в этом эпизоде как слабенький мальчик. Благоволение владыки богов Зевса к троянцам систематически разбивается о стену интриг и коварств, совершаемых Герой и Афиной. Воля Зевса полностью реализуется только по просьбе Фетиды для отомщения за оскорбление Агамемноном сильнейшего героя ахейцев Ахиллеса. Вникая в текст «Илиады», можно найти еще множество косвенных свидетельств предпочтительного отношения Гомера к завоевателям, а не к защитникам Трои. Но если все было именно так и в каждой военной схватке первые оказывались победителями, а вторые — побежденными, то почему же осада Трои длилась почти десять лет, да и осталась бы безуспешной, если бы не коварство Афины и Одиссея («Троянский конь!») и мстительность Геры, не признанной когда-то Парисом «прекраснейшей»?

Надо признать, что симпатии Гомера скрыты обычно глубоко в ткани поэмы и не бросаются в глаза. Подобным же образом Гомер стремится пройти мимо варварства любимца богов Ахиллеса, хотя все-таки вынужден отметить его «недостойный» замысел по отношению к телу Гектора, неистовую жестокость — убийство троянских юношей, приносимых в жертву при похоронах Патрокла.

Чем объяснить такую местами скрытую, но все же достаточно ясную позицию Гомера? Иониец, возможно, потомок колонизаторов Малоазиатского побережья Эгеиды, свидетель возникновения и расцвета знаменитейших городов Смирны, Колофона, Эфеса, один из отцов высокой ионийской культуры, он был, конечно, смертным человеком с чувством родины и глубокой связью со своим народом, почти наверное со своими слабостями, более или менее любимыми героями прошлого, но прежде всего величайшим художником, в творчестве которого, воплотившем в себе творчество многих народных певцов, личное, человеческое по могло быть совсем заглушено медным гулом давно минувшей Троянской войны.