Троянская война и поэмы Гомера - [40]

Средства личной защиты воинов в описаниях Гомера — те самые, которые мы видим в вазовой живописи, на фресках, в скульптурах Древней Греции. По-видимому, они, как и оружие, были доведены до некоторых стандартов еще в дотроянское время. Из «Илиады» и «Одиссеи» видно, что искусство их изготовления ценилось очень высоко, сами же доспехи и оружие составляли гордость и славу их обладателя. Большое внимание уделялось художественной отделке, о чем особенно подробно и вдохновенно повествуется при описании изготовления олимпийским кузнецом Гефестом нового щита для Ахиллеса.

Основой для изготовления брони были полотно, кожа, шкуры, на которые нашивались медные и оловянные пластинки. Те же материалы шли на изготовление шлемов. Из кож упоминаются воловьи, козьи, львиные, леопардовые, волчьи, даже хорьи. Медь употреблялась для защитных пластин, блях, наружных покрышек щитов, основу которых составляли воловьи кожи — от пяти до семи слоев. Чеканные доспехи готовились из меди, украшались оловом, серебром и золотом. В «Илиаде» упоминаются даже золотые доспехи троянского героя Главка. Медные шлемы, как и чеканные из меди доспехи, составляли предметы роскоши. Постоянный эпитет Гектора «шлемоблещущий» показывает, что далеко не все троянцы могли иметь такие шлемы. Украшения шлемов в виде конской гривы символизировали устрашающую силу их обладателей. Поножи, или наколенники, готовились по форме ног из сплошной меди или олова и не были, вероятно, в обиходе простых воинов. Вообще ни о какой военной «форме» для времен Троянской войны не может быть и речи. Каждый вождь, царь, властитель одевал или помогал одеться и вооружиться своей дружине в соответствии с его возможностями и намерениями.

В боевые колесницы запрягались только кобылицы, искусство управления ими высоко ценилось. Владение колесницей с конной упряжкой было доступно только высшей военной знати и поэтому, в соответствии с психологией древних греков, переносилось ими и на богов. Неизменно в солнечной колеснице совершал свой путь Гелиос. Состязания на колесницах (излюбленный древними вид спортивных, праздничных или ритуальных игр) проходят, как мы знаем, через всю греко-римскую античность. О них немало сказано и в мифах Троянского цикла.

Очень много Гомер говорит о храбрости своих героев как о главной черте мужественности, но, отдавая должное своему стихийному реализму, не делает из нее абсолюта. Неразумная храбрость решительно осуждается, так же как стремление избежать опасности в любом ее виде считается естественной чертой каждого. Высоко ценится способность преодоления страха, если обстоятельства, его вызвавшие, не являются решающими. Так, Парис после упреков Гектора преодолевает страх и решается на поединок с Менелаем. Так, Гектор, обежав трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллесом, готов наконец принять бой, сознавая, сколь малы его шансы на победу. Так ведут себя и ахейские герои, скрываясь во чреве деревянного коня, не совсем уверенные в успехе всего коварного предприятия. Одиссей рассказывает об этом призраку Ахиллеса:

Все при вступлении в конские недра, вожди отирали

Слезы с ланит и у каждого руки и ноги тряслися…

Одиссея, XI, 526

Иначе, отлично от прочих стоит у Гомера храбрость Ахиллеса, которой он превосходит всех ахейцев. Он знает, что находится под охраной богов и неуязвим до некоторого, судьбой определенного, но неизвестного ему часа.

В той же связи в троянском эпосе обращает на себя внимание похвальный эпитет «быстроногий», прилагаемый ко многим героям, в особенности же к Аяксу Младшему и к самому Ахиллесу. Что это, только ли физическое преимущество перед другими, столь ценимое в спортивных состязаниях? Думается, не только. Дело и в том, чтобы избежать опасности, но в этом случае преимущество над другими в скорости бега также излишне для Ахиллеса. Ему нет нужды убегать от опасности, а в состязаниях он как будто не участвовал раньше и не участвует теперь. Быстроногий Ахиллес! — этим Гомер подчеркивает как бы совершенство героя во всех отношениях, но в «Илиаде» сам Ахиллес находит возможным иронизировать над Энеем, застигнутым без оружия мирмидонским вооруженным царем в его владениях на горах Иды и спасшимся только бегством.

Читая «Илиаду», мы замечаем, что убийство врага и ограбление его тела не мыслятся одно без другого, и это относится в равной степени как к рядовому воину, воюющему исключительно с надеждой на какое-то обогащение, так и к царю-герою, ни в каком случае не пренебрегающему «кровавой корыстью». Роль этих «материальных стимулов» воинской доблести показана Гомером во всей своей наивной простоте, она как-то особенно резко бросается в глаза рядом с ужасами кровавых картин боя. Обнажение тела убитого, преследовало, однако, не только цель ограбления, но также и поругания. Ахиллес, сорвав доспехи с тела убитого им Гектора, позволяет своим воинам подходить по одному и пронзать его копьем, да еще «острить» — как, мол, теперь это просто! За этим поруганием следует, как мы помним, и другое — волочение по земле тела Гектора, привязанного за ноги к колеснице Ахиллеса. А в другом месте «Илиады» речь идет о замысле самого Гектора, только что убившего Патрокла и обнажившего его тело, отрубить мертвому голову и бросить на съедение собакам. Иными словами, два противоположных человеческих характера, Ахиллес и Гектор, смотрят на плоды военной победы одинаковым образом. В знаменитой сцепе прощания Гектора с Андромахой этот обычай утвержден Гомером как бы еще от противного. Рассказывая Гектору об убийстве Ахиллесом ее отца, киликийского царя Гетиона, Андромаха словно воздает должное особому великодушию Ахиллеса: он не обнажил тела Гетиона и повелел похоронить его вместе с оружием. Вершина благородства и бескорыстия!