Тростниковая флейта - [8]

От века или на века.

А осень падала в излом

На голубой овал хребта,

И грозовая высота

Свинец сливала под углом

На полотно кривых зеркал,

И день пылал во весь накал

Ленивым пламенем в воде,

И пламя, словно на гвозде,

Качалось между чёрных скал.

Так в сон вступая наяву,

Я открывал волшебный мир,

И мой земной ориентир,

Как будто камень на плаву,

Кружил меня, и вслед за ним

Я шёл – пророк и пилигрим —

Среди неведомой страны

Другой, обратной стороны…

А впрочем, мир необозрим,

Как неделима высота.

И, проходя все восемь дуг,

Я на девятый полукруг

Тащил распялину креста,

Как будто думал побороть

Среди небес свою же плоть

И обрести в немой глуши

Простор для слова и души,

Кусок меняя на ломоть,

Как цепь долин на цепь хребтов.

Но здесь молчание – закон.

И, вторя ветру в унисон,

Я, словно шорец-зверолов,

Молился сразу трём богам,

Читая руны по слогам,

И что-то зная о Христе,

Немел уже на высоте,

Внимая небу и снегам.

Я видел бреющий полёт

Орла над выжженной грядой.

Он плыл, как знак, над головой.

Но нечет это или чёт?

Про то неведомо и мне.

И только пятна на Луне

Несли классический прилив.

И боль, и радость примирив,

Я растворялся в синеве.

И ток её метаморфоз

Плотнел в невидимой дали.

И все вершины от земли

Стремились вглубь, наперекос

Другим, но родственным мирам,

И, разделив их пополам,

Я принял образ или вид,

И хор далёких Аонид

Теперь звучал и здесь, и там.

А впереди заросший склон

Уже ронял глухую тень.

И как бы долог не был день,

Но солнце движется в наклон,

Беспечно или напролом,

И пропадает за углом…

Но предначертан вечный ход,

И календарный переход

Готовит новый перелом.

Бим-бим-бум-бом… В колокола

Ударил в башне звездочёт.

И, завершая перелёт,

Скрестились в небе два крыла.

И узел стягивал Эрлик

Вокруг горы, и шёл старик,

И мокрым веником камлал,

И свет во тьму переступал,

Как шёпот переходит в крик.

Лиловым сыпал листопад,

Перекрывая изумруд.

И возле культовых запруд

Стоял, не зная про распад,

На чёрном капище Тайгам —

Посол уже к другим богам.

Он небо слушал между крон,

И нарастал со всех сторон

Вороний гомон или гам.

И словно долгий разговор

Течёт с утра и до утра,

Смолистым дымом от костра

Поплыл двуструнный перебор.

И человек вершил обряд

И ставил звёзды на догляд,

Как будто пламя над тайгой,

И удалялся по прямой,

Куда ещё доходит взгляд.

Но можно было лишь дойти

До смысла будущей зимы,

И взять у времени взаймы

Отрезок ближнего пути,

Раз верхний слой над головой

Грозил ледовою корой,

И робко падал, наугад,

Ещё незрелый снегопад

И таял вместе с синевой.

Тогда и вспыхнула свеча,

Вонзая в небо жёлтый клин.

И по тропе ультрамарин

Повёл слепого скрипача.

И мгла горела добела,

Мерцали звёзды – тьма цвела…

И было слышно, как вблизи

Шуршал листвою Таг-Эзи,

И осень полночью плыла.

И горы двигала земля,

Смещая к небу материк.

А над землёй высокий пик

Алел, как парус корабля,—

Уже совсем в другой стране,

И на обратной стороне

Священный пояс восходил

И светом девяти светил

Буравил мир в зелёном дне.

Горная Шория – 9.1989

Вершина

Распятье читается в каждом окне,

И тень возникает на каждой стене.

Следы оставляет любая ступня.

И пепел останется после огня.

Но символ полёта – не крылья, а крест.

И место героя – не крепость, а Брест.

И ночь, поглотившая крики беды,

Прозрачнее всякой проточной воды.

Как всякая правда коварнее лжи,

Опаснее бритвы тупые ножи.

Рождённое слово острее пера,

Но ниже Голгофы любая гора.

8.1988

II Монолог

Автограф

Всё начиналось с Байрона… Стихи

Нахлынули как волны. Словно это

Хромой и гениальный англосакс

Расправил все четыре чёрных тома

И тень твою впустил на полотно,

Не различая верха или низа,

Что по сей день, как лондонский туман,

Плывёт так и не пойманным рассветом

На мой мольберт. И в сердце тот же вид

Зияет романтической занозой.

За окнами уже совсем темно.

И я, как тот, чьё имя шито бронзой,

Сижу и пью надежды сладкий мёд,

Быть может, яд, а может быть, и воду…

И может быть, что всё наоборот,

И стих вдогонку пуле или ветру

Летит, как белый снег, из-под пера.

Но вещи постигая не рассудком,

Я чувствую в движенье фонаря

Твою волнообразную природу.

В провинции и сахар – словно соль,

Но жить спокойней, если не способен

Разменивать на мелочь божий дар.

И дар любви, когда иного нет,

Светлей благоговейного напитка.

Но есть ещё забвенья жуткий сон…

И выход из тоннеля или транса

Предполагает выдох тех частиц,

Которые, подобно чёрной саже,

Определяют местный колорит,

Перегружая улицы и вены.

Вокруг бурлит такой водоворот,

Что остаётся лишь гадать по звёздам

И лить на скатерть приторный сироп,

Нектар, что при достоинствах портвейна,

Слабее подогретого вина,

Какое мы нечаянно разлили.

И пятна красок ярче, чем цветы,

На вмятых в небо старых половицах,

Куда мы выжимали облака,

Как наше кратковременное лето.

Поэт – скиталец. Только никуда

Не убежать, не изменить пространство.

И Байрон, покидая Альбион,

Не думал, что найдёт свою Элладу…

А я подняться пробовал наверх,

Переступая горы, как ступени,

Но глубже стала пропасть, и вдали

Твои глаза, как утреннее небо,

Буравили сентябрьский свинец

Во весь накал классической лазури.

И город зажигает тот же свет,

Раз не дожил ещё до ностальгии.

Страна спешит в другие рубежи,

Перебирая ценности и цены,

Как ягоды в ведре. А я один

Иду по бесконечному проспекту,