Тропы вечных тем: проза поэта - [25]

На улице подполковник Пепелюга подозвал участкового. Впрочем, тот сам подскочил к нему.

— Мы всё выяснили. Это несчастный случай. Не возражать пустыми словами! — рявкнул он и продолжал: — Мёртвое тело отправить в городской морг, чтоб не смущало людей. Машину я пришлю. Вызов родителей и похороны за наш счёт…

В толпе раздались крики:

— И душегубство тоже за ваш счёт! Проклятый спецназ! Пегие убийцы!

Две-три старушки мелко-мелко крестились на пустой дверной проём, пришепетывая:

— Никто как Бог… Его благая воля…

Сержанты медленно протискивали лейтенанта Румянцева через толпу.

— Вот убийца! — кричали на него.

Один сержант буркнул под нос:

— Он не убийца. Он несчастный случай.

— А почему ему скрутили руки?

Сержант снова пробурчал:

— Если бы его не скрутили, так он бы всех вас пострелял.

Кто услышал, тот отшатнулся.

Подполковник Пепелюга надвинулся на участкового и процедил сквозь усы:

— Власть, успокой народ.

Участковый огрызнулся:

— Как я его успокою, если ничего не знаю, кроме того, что услышал от вас.

Подполковник снова процедил:

— Для младшего лейтенанта милиции ты знаешь достаточно. Действуй, и схлопочешь лейтенанта. Моё слово — олово.

И спецназ уехал. По дороге подполковник хлопнул лейтенанта Болдырева по плечу и сказал:

— Я не буду против, если ты сотрёшь с его пистолета свои отпечатки и сдашь оружие по форме.

Тот облегчённо вздохнул.

По прибытии в часть подполковник вызвал арестованного к себе. Арестованный с угрюмым лицом — светились одни глаза — вошёл в кабинет. Сопровождающие сержанты остались за дверью.

— Садись, лейтенант, — разрешил подполковник. — Как же так, лейтенант, — сказал подполковник, — ты шлёпнул свою жену, как ту прошлогоднюю муху?

— Я не шлёпнул Машу, — возразил лейтенант, — она хотела умереть от моей руки, так и сказала, а я не мог отказать. Вот и вышло — убил.

— Любил — убил. Не понимаю. Ты можешь мне объяснить?

— Этого никто никому не может объяснить, товарищ подполковник. Я люблю. Я убил по любви. И остался один… В голове гудит, в сердце печёт. Такая тоска!

И он зарыдал. Подполковник поморщился.

— Не распускай нюни, лейтенант. Ты же мужчина.

Когда Николай всхлипнул в последний раз, подполковник спросил:

— Скажи, как на духу. Почему ты не застрелился? Ты бы этим весь узел развязал.

— Я офицер, — ответил Николай, — стреляться на службе считаю за позор, да у меня и времени не было. Вы так быстро приехали.

«Ну-ну, — подумал подполковник, — он всё-таки чок», а вслух произнёс:

— Мы приехали через полчаса, да и после выстрела у тебя целых три минуты было.

— Вы приехали через полчаса? — лейтенант вздрогнул и потупился. А подполковник задумчиво проговорил:

— Служба — это хорошо, и долг офицера тоже. Хотя чего не бывает даже с доблестным офицером…

Лейтенант Румянцев начал о чём-то догадываться.

— Что будет со мною дальше, товарищ подполковник?

Тот отвалился на спинку командирского кресла, прищурился и процедил:

— А дальше, лейтенант, загудишь ты без чести и доблести в одно непроницаемое заведение.

— В тюрьму?

— Хуже.

Лейтенант Румянцев всё понял. Встал и сказал:

— Я готов.

— Ещё не готов, — сказал подполковник и кликнул конвой. — Увести лейтенанта Румянцева и дать ему переодеться по гражданке. Да не забудьте накормить его.

Переодеваясь в гражданское, лейтенант Румянцев обнаружил в пиджаке забытую заначку — сторублёвку. Свернул её в узкую трубочку и просунул в прорезь трусов вдоль резинки.

В это время подполковник Пепелюга звонил своему старому знакомцу, главному психиатру секретной клиники. Его разговор подслушал проходящий лейтенант Болдырев. Он остановился у двери. И вот что он услышал.

— Эдуард Михайлович! Эдик! Сколько лет, сколько зим! Это я, подполковник Пепелюга. У нас большая неприятность. Лейтенант Румянцев, можно сказать, мой лучший боец, застрелил свою горячо любимую жену. Отелло, говоришь? Нет, не из ревности, а чёрт его знает из чего. Причины нет или она неизвестна. Это по твоему ведомству. Проверь парня на рассудок. Если его помрачение временное, то отпусти, а мы его дело представим как несчастный случай. Лейтенант Болдырев с моими молодцами привезёт его к тебе. Он его старый друг и всё тебе о нём расскажет. К тому же он свидетель. Это не всё. Если парень небезнадёжен, то на всякий кляк не торопись оформлять его приём, не стоит портить ему анкету… Ну, добро. Привет Мусеньке.

Лейтенант Болдырев отпрянул от двери.

Главный психиатр Эдуард Михайлович Лигостаев принял сначала лейтенанта Болдырева и долго выспрашивал подробности столь необычного дела. Особенно его заинтересовали лепестки на мёртвом теле и мольба убийцы о воскресении жертвы.

— Скажите, лейтенант, а Румянцев действительно умолял врача, обыкновенного врача, воскресить жертву, или с его стороны это были бессмысленные выкрики?

— Товарищ профессор, он умолял. Это чувствовалось по голосу.

Профессор вздохнул.

— Возвращайтесь в часть, лейтенант. А мы разберёмся. Возможно, вашего друга придётся на какое-то время попридержать. Я об этом сообщу вашему командиру.

Лейтенант Болдырев вышел, а профессор позвонил на вахту:

— Новенького ко мне. Его приём зарегистрируете позже. Я вам дам знать.