Тропою тайн - [4]

— Монах… — прохрипела Надин. — Он шкажал, что жнает одного парня… какого-то адвоката, который ищет детей для беждетных пар. А еще он шкажал, что жа голубоглажых детей платят больше… — И она начала всхлипывать.

— Где он? Куда увез ее? — Элли не помнила себя, не замечала, что стоит над сестрой, сжав кулаки, а Надин испуганно пытается отползти назад, к дверному косяку.

— Не жнаю, — пискнула Надин.

— Как? Разве ты не знаешь, где он живет?

Надин покачала головой.

— Он никогда не вожил меня к шебе… чтобы не уштраивать мне неприятношти…

Полы кимоно распахнулись, обнажив подрагивающие груди, но Надин не пыталась прикрыть наготу. Она и вправду казалась куклой. Глупой, никчемной куклой.

Элли отвернулась. Полиция. Надо звонить в полицию. Ей помогут. Бетти найдут.

Но, представив себе, что придется объясняться с кем-то равнодушным, чужим, безликим, возможно, недоверчивым, она вконец обессилела и рухнула возле дивана, на котором стоял телефон.

Ужас и ярость охватили Элли: ведь этот мерзавец даже не сомневался, что останется безнаказанным, отняв у нее ребенка. Завыв, Элли вскочила, бросилась к двери, опрокинула стул, задела торшер, который закачался и упал на ковер.

Через несколько минут, почти обезумев и чувствуя, как слезы замерзают на щеках, Элли осознала, что бежит по Бродвею в поисках неизвестно чего — помощи, спасения. Она почти не замечала, как задевает локтями прохожих, не слышала гула голосов и шума машин.

Внезапно Элли почувствовала, что теплая липкая влага быстро пропитывает спереди ее блузку — молоко.

Откуда-то издалека, из хаоса и безумия, доносился детский плач. Голос ребенка — наверное, голодного. И Элли молила Бога, чтобы этим ребенком оказалась ее дочь.

Глава 1

Нортфилд, Коннектикут, 1980 год

Бывали времена, когда ей удавалось обо всем забыть. Минуты. Часы. Иногда целые дни, когда вечером, чистя зубы, Кейт вдруг сознавала, что сегодня ее ни разу не посетила мучительная мысль, воспоминание о страшной тайне, коренящееся глубоко в ней, как стальные штыри в, сломанном левом бедре. Эта тайна тесно переплеталась со стыдом и, подобно боли в ноге и бедре, неизменно напоминала о себе во мраке ночи.

Сегодня был как раз один из удачных дней.

Стоя у ограды учебного манежа фермы Стоуни-Крик и наблюдая за восьмилетней Скайлер, которая верхом на гнедом пони уверенно перескакивала через вертикальные крестовины, заборы и высотные препятствия[5], Кейт Саттон испытывала не только гордость, но и блаженство.

«Моя дочь, — думала она. — Только моя!»

Она вспоминала, как двухлетняя Скайлер впервые в жизни сидела в седле; ее крохотные ножонки едва доставали до подтянутых вверх до упора стремян. С этого дня малышка полюбила верховую езду, словно сама судьба — «Кто бы сомневался? Ты только взгляни на нее!» — предопределила Скайлер стать дочерью Кейт, расти в Орчед-Хилле с его каменной конюшней вековой давности, целыми акрами зеленых лужаек и невысокими изгородями — идеальными барьерами для прыжков.

Кейт не уставала радоваться тому, что Стоуни-Крик, одна из лучших школ верховой езды в округе, расположена всего в нескольких милях от их дома, у северной оконечности луга, где Уиллоуби-роуд разветвлялась, убегая в сторону деревни. На территории школы Скайлер проводила летние каникулы и выходные во время учебного года. Как и для самой Кейт, инструктор Дункан Маккинни стал для Скайлер вторым отцом. Впрочем, об этом никто бы не догадался, слушая, как он покрикивает на ученицу:

— Сиди ровнее! Держи спину! Не виси у него на шее, черт побери!

Обладатель золотой олимпийской медали, рослый, поджарый, с гривой седеющих рыжих волос, с каждым десятилетием становящийся все внушительнее, Дункан стоял посреди манежа, прямой, как флагшток.

Сосредоточенно хмурясь, Скайлер свернула в сторону и потянула левый повод, направляя Сверчка через манеж по диагонали. С довольно рослым, норовистым пони было бы нелегко справиться и наезднику, вдвое превосходящему Скайлер ростом: Сверчок держался агрессивно и был упрям. Но Скайлер умела подчинять себе. Свободно сидя в седле, слегка ссутулив узкую спину, она посылала пони вперед такими легкими движениями рук и ног, что их не заметил бы зритель, не располагающий опытом Кейт.

Видя Скайлер в сапогах для верховой езды, в бриджах, с волосами, подобранными под шлем, Кейт всегда ласково улыбалась. Вместе с целой коллекцией выцветших лент и других призов Кейт хранила старую фотографию, запечатлевшую ее саму на первом пони. Тогда она почти не отличалась от Скайлер, была длинноногой и тонкой, как стебелек, держала голову высоко поднятой, словно обозревала далекие горизонты в предвкушении чудес, которые увидит там.

Но теперь, глядя в зеркало, Кейт в отличие от других тридцатишестилетних женщин не выискивала первые крохотные морщинки или седые волосы: она отмечала сочный каштановый цвет волос дочери, всматривалась в свои серовато-зеленые глаза на лице, точно выписанном кистью Джона Сингера Сарджента. Скайлер ничем не походила на нее.

«Мне казалось, я знаю, что меня ждет, но оказывается, даже не догадывалась об этом…»

— Для последнего прыжка ему не хватило половины шага, — разнесся в жарком августовском воздухе чистый высокий голос Скайлер. — Видимо, я поторопилась.