Тропою Данте - [55]

Я услышал: «Бежим!» Все еще в состоянии блаженства я последовал за женой и сыном и с дочерью на руках побежал вглубь леса. Моя жена увидела в свете молний очертания дома. Мы добрались до дома и открыли боковую дверь: в это время буря превратилась в сокрушительный град. Позднее в тот день мы видели в городе машины с пробитыми крышами и капотами.

В доме было темно. Мы услышали, как кто-то приближается откуда-то издалека. Мы крикнули, что у нас нет дурных намерений, мы просто хотели спрятаться от бури. В другом углу комнаты появилась древняя старуха. Мы снова извинились за вторжение, но она казалась спокойной и безмятежной. Она пригласила нас сесть и подождать, пока буря утихнет, а затем повернулась, и, ощупывая стену, пошла к двери, в которую вошла. Мы поняли, что она слепая.

В темноте комнаты мы увидели электрические вспышки в розетках. Воздух снаружи был пропитан электричеством молний. В комнату вошел мужчина. Он даже не спросил, кто мы такие, и возбужденно сообщил нам, что видел шаровые молнии, катавшиеся по полям. Затем он направился в другую комнату — проведать старуху. Град продолжал лупить.

Сидя в темной комнате, насквозь мокрый, трясущийся, боясь пошевелиться из-за электрических разрядов, я был неправдоподобно счастлив, что моя жена и дети спаслись и переживут этот вечер. Я же ощущал, что умру совершенно точно. Моя жена с ее огромной энергией спасла нас, заставив бежать к дому, пока я стоял ошеломленный, отдавшись эйфории. Я был вынужден признать, что сдался.

Когда буря утихла, мы собрались уходить и крикнули «спасибо!» в глухую темноту дома старухи, но не услышали ответа. Когда мы вернулись на дорогу, где могли поймать машину до города, я огляделся. Все мои прежние мысли улетучились. Все прежние представления покинули меня. Какой бы личностью я себя ни представлял, эта личность удалилась. Я знал только то, что ничего не знаю. Мой разум был пуст, как дорога. Ничего внутри. Новые мысли не приходили и не рождались. И вдруг совершенно неожиданно появилась одна ясная мысль: я должен понять. Я должен понять. Я знаю, что ничего не знаю, и я должен понять. На следующий день я начал искать духовного учителя.

Как и Странник, Эндрю пережил опыт, который абсолютно отличался от всего, что с ним было раньше. Когда он переживал этот опыт, он испытывал единение со всем творением. Оглядываясь назад, он хотел понять, что произошло в тот момент, его духовный поиск начался.

«Эйфория» — чувство, которое невозможно описать словами, но это то, по чему мы все тоскуем, даже не зная его, то неописуемое нечто, которое мы каким-то образом ощущаем ушедшим из нашей жизни. И, испытав его однажды, мы еще больше жаждем испытать его заново.

ОБУЧЕНИЕ РАЗУМУ МУДРОСТИ

Нэнси отреагировала на первое знакомство с разумом мудрости словами: «Что это за дьявольщина?» А Том спросил: «Я только что где-то был?» — их сравнимые эквиваленты вопроса Дантова Странника к Беатриче: «Какая часть меня вознеслась?» Все они пытаются осознать, что пережили.

Странник не может выбросить из головы желание знать больше и говорит Беатриче: «…дивлюсь опять, как я всхожу столь легкою средою».[64]

И она отвечает, говорит нам Странник, как любящий родитель:

Она, умея вздохом сострадать,

Ко мне склонила взор неизреченный,

Как на дитя в бреду — взирает мать…[65]

Поскольку Беатриче сразу и его учитель, и персонификация его собственной внутренней мудрости, она знает, что Странник сам обладает силой, раскрывающей ответы на его вопросы. Она хочет подвести его к этим ответам, как всякий хороший проводник или учитель, но также знает, что он должен прийти к пониманию своего внутреннего разума сам. Ее роль в том, чтобы помочь ему вытащить собственную духовность на поверхность его жизни.

Хотя с литературной точки зрения Дантовы описания опыта озарения могут восприниматься как поэтическая метафора, в действительности они представляют собой очень верный очерк состояния высшего сознания. Поскольку высшее сознание — это состояние, которое нужно пережить, чтобы понять, мы считаем, что Данте сам был знаком с подобными моментами озарения.

Мы можем представить поэта, одного в комнате, возможно — в момент меланхолии; он вызывает в воображении образ умершей Беатриче и ведет внутренний диалог с ее образом, и она отвечает ему в его воображении.

Когда мы просим учеников и пациентов вообразить фигуру мудрости, нет ничего необычного для них также «увидеть» образ того, кто ушел и кого они могут представить себе обладателем знания о том, что в конечном счете является величайшей мистерией: что происходит с нами после смерти? Если наш сценарий верен, Данте по многу часов много лет сообщался со своим разумом мудрости. Таким способом он поднимал свое сознание над страхом и рациональным мышлением и открывался для личного опыта озарения, которое описывает.

Легко себе представить, что Данте задавал вопросы об этих озарениях, поскольку это первая наша реакция после того, как озарение прошло и мы вернулись к обычным мыслям и представлениям. Наши вопросы не обязательно возникают от смущения, вызванного самим озарением: этот опыт обычно самоочевиден, со всеми его позитивными ощущениями и интуитивным пониманием. Мы задаем вопросы позднее, поскольку мы, как правило, плохо информированы о нашем внутреннем потенциале высшего сознания. Мы задаем вопросы, ибо все еще находимся в поисках пути к этой неизвестной стороне нашей сущности. Таким образом, в том, что Странник задает Беатриче столько вопросов, есть истинный смысл. Как мы увидим позже, вопросов становится меньше по мере того, как он чаще переживает высшие состояния и в большей степени позволяет опыту стать его учителем. Описанный Данте диалог между Беатриче и Странником почти наверняка отражает его собственный процесс понимания и принятия своего высшего естества.