Тропой флибустьеров - [39]

— Нью отгоняет водяных змей, чтобы они не уцепились за лодку и не забрались в нее. Здесь их много — привыкай…

Привыкнуть к этим тварям за четыре часа вряд ли можно, и потому я всю дорогу стараюсь не оборачиваться, чтобы их не видеть. За все это время по берегам не встретилось ни одного городка или селения — лишь звенящая тишина джунглей да шелестящий звук нашей лодки напоминают о том, что мы все-таки не на какой-нибудь затерянной планете, а на Земле. Но вот появились еще два каноэ, груженные кокосами и бананами, а вскоре послышался глухой басовитый гудок буксира — мы приближались к небольшому городку Тамарин.

Отсюда наш путь лежал дальше в глубь страны, к ее границе с Французской Гвианой, где на одном из островов реки Маровейне живут лесные негры группы парамаккана. Оставив каноэ и молчаливых, так и не проронивших за всю дорогу ни единого слова индейцев Ньо и Нжа, мы пересели на небольшой колесный пароходик, изо всех сил лупивший своими деревянными лопастями по воде, и вскоре выбрались из уютной Коттики на раздольную ширь Маровейне. Показался город Албина, но времени рассмотреть его у нас не было — надо спешить к условленному месту, чтобы вновь пересесть на каноэ, которое должно доставить нас наконец к лесным неграм.

Забегу немного вперед. И тогда, разглядывая берега и безмолвные лица наших добрых помощников, кстати, не взявших с нас ни единого гульдена, и позже, садясь в каноэ новых сопровождающих, и сейчас, спустя много месяцев, я задавался вопросом: как удалось связаться с ними со всеми и договориться о точном времени встречи? Ведь ни телефона, ни телеграфа у них нет. Голубиная почта? Я сказал в шутку об этом Хендрику, а он улыбнулся в ответ:

— Это очень просто. Мы все — одна семья…

Так и не узнал я, в чем же эта простота.

Каноэ долго продиралось сквозь жесткие прибрежные травы высотой с человеческий рост и неожиданно ткнулось в мягкий болотистый берег. С ужасом замечаю, что метров тридцать, которые нам предстояло пройти по серой жиже босиком и без брюк, кишмя кишат… водяными змеями и крысами. Неожиданно из-за кустов появились несколько рослых полуодетых мужчин, которые с решительным видом направились к нам. И, словно угадав мое состояние, жестами показали мне, что следует влезть на спину любого из них.

Чувствовал я себя в те минуты угнетенно и, стоя уже на берегу, подыскивал слова в свое оправдание, которое должен был перевести Хендрик. Каково же было мое удивление, когда то же самое они проделали и с ним. Лишь значительно позже, когда нам не раз еще приходилось повторять эту операцию, мой сопровождающий объяснил, что это в порядке вещей, что таков обычай гостеприимства у лесных негров, натирающих ноги специальным настоем из листьев и трав, который своим запахом отпугивает обитателей болот.

Деревушка оказалась неподалеку. Это была не туристская приманка для любителей экзотики, приезжающих в Суринам со всего мира, — такие, к сожалению, тоже имеются, — а родовое поселение бывших беглых рабов, которые сквозь века пронесли обычаи и духовную культуру своих далеких предков. Несколько десятков хижин с покатыми островерхими крышами, покрытыми связками плотно сплетенной травы и высушенными пальмовыми листьями. У некоторых хижин были двери, сколоченные из тонких стволов, в другие вход был открытым — легкая ткань прикрывала невысокий и узкий проем. Никаких ритуальных масок или рисунков абстрактного содержания, как утверждали некоторые путешественники, я не видел.

Встретить нас вышло почти все взрослое население деревни. Мужчины были как на подбор — рослые, крепкие, широкоплечие, одетые в ниспадающие ниже колен яркие куски материи или в рубашках ниже колен; курчавые черные волосы, большой лоб. Женщины невысокие, коренастые, с короткими и не всегда вьющимися смоляными волосами, с обязательными двумя-тремя нитками бус на шее, в коротких ярких юбках и легких блузках навыпуск, икры ног перетянуты пестрой лентой, а на бедрах — пышное украшение из крупных разноцветных перьев тропических птиц.

Еще в Парамарибо Хендрик, работающий в этнографическом отделе музея, рассказывал мне при первой встрече о парамакканах, откуда происходит его род. Когда-то они, жили в бассейне реки Коттики, где были рабами голландцев на хлопковых плантациях. Бежав от угнетения, поселились на берегах одного из притоков Маровейне, название которого и взяли себе как имя.

Позже, вновь спасаясь от преследования белых колонизаторов, они переселились на один из островков, затерявшихся среди многочисленных проток этой реки. Здесь они обитают и поныне, возделывая на богатой илом земле острова маниоку, рис, земляной орех, ямс — разновидность картофеля и другие культуры.

У парамаккан, как и у других лесных негров, до сих пор сохраняется родо-племенное деление с заметным влиянием матриархата. Так, например, наследование хозяйства идет через детей сестры, а не через собственных сыновей, в жизни селения заметную роль играют материнские дяди. Самая большая власть принадлежит, естественно, вождю племени, которого почему-то называют капитаном и избирают из среды самых уважаемых и опытных соплеменников. А территориальные группы разных племен возглавляет гран-мен — «большой человек», не пользующийся фактически никакой властью, но решающий с правительством Суринама их общие вопросы, поставленные во время собираемого раз в году гран-курту — «большого собрания».