Тропинки в волшебный мир - [22]

И обычно еще до выхода роя у пчел-разведчиц уже приготовлено несколько «квартир», которые они время от времени проверяют, не занял ли кто-нибудь из лесных жителей. Ведь хорошая «квартира» нужна многим.

В день выхода роя пчелы-разведчицы обычно летят не на поиски, а только на проверку уже заранее найденного места.

Вот так тщательно готовится пчелиная семья к своему роению.

Роение

Высоко стоит

Солнце на небе,

Горячо печет

Землю-матушку.

А. Кольцов

Роение, на первый взгляд, будто и пустяковое дело. Со стороны покажется, что нет тут ничего особенного. Вылетел из улья рой пчел, привился к дереву или к забору. Пчеловод наденет сетку, возьмет дымарь и быстро огребет всех пчел в лубочную коробку, а вечерком посадит в новый улей. Вот и все.

На самом же деле роение пчел на большой пасеке — это страда, и для пчеловода пора такая же горячая, как для других колхозников сенокос или уборка хлебов. Даже тяжелее, потому что теперь в колхозах все эти когда-то очень тяжелые работы делают машины, а косить колхозникам вручную приходится только по лесным полянам, и это для них одно удовольствие. На пасеках же огребают рои до сих пор берестяным черпаком, как и сто лет назад, и вряд ли когда-нибудь эта работа поддастся, чтобы ее механизировали. Ведь здесь не столько берестяной черпак, сколько человеческая душа работает, любовь к пчелам, которой уж не может быть ни у одной, даже самой «умной» машины.

Правда, пчеловоды проявили новаторство. Чтобы избежать стихийного естественного роения, при котором некоторые семьи отпускают по нескольку роев и к главному взятку совершенно израиваются, обессилевают, придумали искусственное роение. При этом способе пчеловод отводил только то количество роев, которое требовалось по плану прироста, наиболее роеливым семьям не позволял обессилевать — вел роение планово. Дело это, конечно, хорошее, однако даже показательным пасекам не удалось полностью избежать естественного роения, и роевая страда так и осталась страдой на большинстве колхозных пасек. А многие, особенно старые пчеловоды, даже больше уважают эту страду. Хлопот, правда, много, зато уж как посадит он рой в новый улей — никакой заботы. Пчелы и соты в две недели построят, и меду натаскают с избытком, а за искусственным роем постоянно надо доглядывать, как бы не захирел.

И хотя не стариковское это дело по деревьям лазить, Никите даже нравилось.

У старика есть книжка, куда он все записывает. Но, не доверяя записям, он каждое утро обходил пасеку и по поведению пчел знал, от каких семей сегодня отойдут рои. Такие семьи он помечал мелом и следил за ними с утра и до полудня. Но когда ему приходилось лезть на дерево за очередным роем, дежурство по пасеке он поручал деду Афанасию или кому-нибудь из ребят постарше да посмышленей, случившимся в это время на пчельнике.

Собственно, они-то в основном и вели все дежурство, потому что не успеет дед Никита спуститься с одного дерева, как ему тут же надо лезть уже на другое. В жаркие тихие дни рои шли один за другим, только успевай переставлять лестницу от дерева к дереву. Горячее время, Не только пообедать, порой даже закурить некогда.

Утром дед Никита встал еще до восхода солнца. В эти горячие дни он всегда так вставал. Спустившись с сеновала, старик заглянул в избушку. Большая деревянная кровать сторожа пустовала.

— Опередил! — вслух заметил дед Никита и неторопливо пошел к озеру умываться.

Заря уже выгорела настолько, что вот-вот должно было выкатиться солнце.

Было свежо и тихо. Над озером голубоватой дымкой поднимался туман, лениво затопляя камыши, словно паутиной опутывал ивняки. Трава поседела от обильной росы. Всюду щелкали соловьи, ценькали зяблики. В недалеком березняке заунывно куковала кукушка.

По тихой, словно еще не проснувшейся воде хорошо доносились всплески весел, поскрипывание уключин, и хотя лодка была далеко, на другой стороне озера, всплески были настолько явственны, будто весла загребали воду из-под самых ног деда Никиты.

— Афанасий! — негромко позвал старик. — Скоро там?

— Кончаю! — спокойно отозвался сторож.

Пчеловод опустился на колени, зачерпнул ладонями теплую, не успевшую остыть за ночь воду, стал умываться. Подъехал дед Афанасий.

— Ну как улов? — выжимая намокшую бороду, полюбопытствовал пчеловод.

Афанасий поднял садок. В прутяные стенки его глухо захлопали осклизлыми лапшинами хвостами толстые, круглые караси.

— Десятка полтора поймал. Больше попало бы, да две верши водяные крысы, окаянные, прогрызли. Вся рыба ушла. Латал, латал, еле починил.

Пока сторож готовил завтрак, дед Никита стал наващивать рамки. Делал он это неторопливо, но споро. Возьмет рамку, попробует, не ослабли ли натянутые, как струны, проволоки, и, если проволоки звенят, быстро вклеит в просвет рамки лимонно-желтый лист искусственной вощины с оттиском основания ячеек.

Покончив с рамками, дед Никита успел еще осмотреть пустые ульи, подготовить к работе роевни, дымарь; сходил в лес и принес большой трухлявый пень и, разломав его по мелочам, разложил на солнце сушить. Гнилушки нужны старику для дымаря, и чем мягче они — тем лучше. От твердых, плохо прогнивших пней сильно разогревается дымарь и жжет руки.