Тропинка в дивный сад - [4]

в стихах и письмах строки находя,

звучащие далеким предсказаньем.

Но в чем последний искус, в чем испуг?

на символе каком сомкнется круг?

мелькают предо мной в потоке дней

машины, шины… Горные вершины…

а может, просто – веточку крушины

запечатлею в памяти моей.

6

Запечатлею в памяти моей,

как будто в амбразуре сновиденья —

пальбу войны в зеленом отдаленье

и взмыленные крупы лошадей.

А сердца стук больней-больней-больней,

предчувствую последнее сраженье,

и вот он, взрыв!.. Немое пробужденье,

и лица озаренные друзей.

В который раз – смертельное рожденье!

но вслед за тем я слышу мертвых пенье:

о сколько их погибло в миг борьбы!

когда тебя на копьях пронесут,

не предрешит, мой Стих, твоей судьбы

ни суд друзей моих, ни высший суд.

7

Ни высший суд, грядущий от веков,

ни суд мирской, творящий преткновенья,

не усмирят неясного волненья

под парусом вдали от берегов.

Земля пылает в Зареве Снегов,

занявшихся от ветра дуновенья —

Стихия дня! Приливом вдохновенья!

рисует Риск! – расплавленных оков…

Рискованны пути в моря наитий,

и между окровеньем и отплытьем

алеет кровь в уключине ладьи;

Но не страшусь! Упиться притязаньем, —

и пусть его усердие судьи

заведомо не освятит признаньем.

8

Заведомо не освятит признаньем

мои права, неясные, как сон,

моих сомнений разноцветный сонм —

твой резкий взгляд, отточенный вниманьем.

Но гаммой вздохов, в унисон ворчанью —

два тона, полутон и снова тон —

до времени смирить свой вещий стон

соната и сонет верны призванью.

Что может быть естественней в роду,

чем пребывать со временем в ладу?

пока мои скворцы не прилетели —

я буду грезить прошлому вослед;

ты скажешь: непростительно без цели —

но что мне в том, простишь ты или нет.

Часть III

О гиблых снах, о

сумрачной

теснине прошедших вдоль

еще не отворенных

кровавых кладовых

лепнины старой;

еще?

навесы вечных

истин

ЛАГ’а,

пылающая

лестница Зари;

еще? – ах, в городе твоем —

не я ли?

9

Но что мне в том, простишь ты или нет

осенним дням туманное горенье,

и музыки тревожное паренье,

и памяти неистовый балет?

Вот в вихре улиц мчит кабриолет —

наперерез ветрам и треволненьям

и осенен невидимым знаменьем

игрок, чей козырь – пиковый валет!

О, пиковая масть! О, вороная

четверка! Осень – без конца и края!

червонным золотом обрызган пируэт

дождя на площади, и под туманной сенью

кружится в торжестве освобожденья

Огонь Летящий Через Бездны Лет!

10

Огонь, летящий через бездны лет

на эти опустевшие поляны,

окутанные маревом туманным,

тебе – мое родство и мой привет!

Не мной столь вдохновенно был воспет

ваш нежный лик, сомнительный и странный,

ваш томный стан, пришелец чужестранный —

иных времен романтик и поэт!

Но облик тот хранит хмельная Осень

в златых кудрях берез, с очами в просинь

и в тонких, гибких линиях ветвей;

как вдруг, не помышляя о преграде,

луч Солнца вспыхнул! – прямо у корней,

сжигающий и листья, и тетради.

11

Сжигающий и листья, и тетради —

повремени сводить концы на нет,

перелистни страницы дальних лет,

мелькающих, как лица на параде.

Еще и запах вихрем не украден,

еще звучит под Солнцем Неба цвет,

еще струится первозданный свет

поэзии в неконченной балладе.

О живопись и звукопись времен,

истекших кровью боевых знамен

ловлю твои звучанья и значенья;

Бушует ветер на пустом юру,

и охраняя Памяти свеченья,

я разложу костер мой на ветру.

Часть IV

Не я ли твой предел…

еще?

речений

венчально

неотъемлемой

отчизны,

истекшей страхом

на излете мысли;

ах,

лунным светом

естества

глагола

касаясь сущности;

еще?

12

Я разложу костер мой на ветру

и тихо поведу с Огнем беседу,

и мысленно, по огненному следу,

восстановлю недетскую Игру:

Гори-гори, Огонь, мой ясный друг!

язык твой вещий уподоблю бреду —

высокому, как Сполох, как… ПОБЕДА! —

на миг все прояснившая вокруг.

Погиб поэт! – и жалуется лето

на то, что смерть поэта столь нелепа,

и дым, как саван, стелется окрест;

но смерти вопреки, но жизни ради

среди берез – не вдов и не невест —

сегодня Осень в свадебном наряде.

13

Сегодня Осень в свадебном наряде,

на ней багрец и золото горит,

яснее утра Зарево ланит,

и глубина бездонная во взгляде.

Но не к лицу ручьящейся наяде

убор столь пышный и степенный вид —

звенит волшебный голос и струит

лучей прозрачных огненные пряди.

О Лореляй! О призрак на пути

пловца! Пока не поздно – отпусти,

останови зловещее мгновенье!..

последние усилья соберу

и – обогну тот камень преткновенья;

а завтра, может статься, я умру.

14

А завтра, может статься, я умру.

не то чтоб мнилось смерти приближенье,

но где-то же настигнет на миру

последнее души преображенье.

Одолевая времени круженье,

мы все гостили на хмельном пиру

созвездий, – но ни кисти, ни перу

не превозмочь земное притяженье.

Пусть так! Но живы ветры на земле,

и не уснут костры в сырой золе,

но вечно будут жечь своим сияньем;

И Музыки Стихия не умрет,

покуда над землей – из года в год —

горит Октябрь любви воспоминаньем.

Магистраль

Горит Октябрь любви воспоминаньем

В тумане дней и шорохе ночей,

И чистый Голос, явственно Ничей —

Манит меня последним упованьем.

Я именем Тебя или названьем

Запечатлею в памяти моей —

Ни высший суд, ни суд моих друзей

Заведомо не освятит признаньем.

Но что мне в том, простишь ты или нет

Огонь, летящий через бездны лет,

Сжигающий и листья, и тетради?

Я разложу костер мой на ветру: