Тропинка к дому - [40]

Михеев вел друга под руку к домику и страстно говорил:

— Ни ты, ни лось не виноваты. Это было бесподобно. Ты знаешь, Привалов, я схватил своим «кодаком» этот кадр — твой прыжок на лосе через изгородь! Великолепно! Я потрясен! Теперь мы можем смело мечтать: лось повезет человека и в седле, и на санях, понесет вьюки. Лось — вездеход. Ему не страшны болота, лесные дебри, снежные заносы. Этот великан, представляешь себе, будет другом геологов. Вместо лошади, которую в тайге нечем кормить и которая вязнет в топких местах, пойдет лось! Он-то найдет корм, он-то везде продерется.

— Чего ты меня, как барышню, под руку буксируешь! — покосился на своего начальника Привалов. — Я ведь ничего. Жив, здоров, готов к выполнению нового задания.

— Поздравляю, Константин Макарыч, с только что одержанной победой, — Михеев схватил и затряс руку моряка. — Пусть это победа местного значения, но мы-то с тобой знаем, как она важна!

Привалов скрывал, что растроган:

— Похоже, что ты меня уговариваешь, Михеев, верить в лося! А я верил, верю и своей веры в лося не изменю, конкретно сказать…

ПАССАЖИР САМОЛЕТА АН-2

Желто-сиреневая тропинка струной простегнула картофельное поле. По этой тропинке и бежала Любаша на лосиную ферму, защемив в пальцах белый квадратик.

У прясла крикнула:

— Дедушка Константин, тебе-е письмо-о… Иди скорее… Письмо тебе-е… Почтальонша передала, — Любаша уже хотела перелезать через изгородь, но из лосятника в этот момент выглянул дед в длинном брезентовом фартуке и очках.

— Погоди малость.

— А мне можно к тебе?

— Побудь там, я копыта у лосихи обрезаю.

Спустя десять минут дед и внучка сидели на лавочке в тени под березой возле дома лосеводов; Константин Макарыч читал про себя письмо.

— Угу… Доброе письмецо ты мне принесла. Спасибо.

— А в Чухломе у тебя кто?

Крупными пальцами дед осторожно, уважительно расправил матросский воротник на платье внучки, вздохнул:

— В этом платье от тебя морем пахнет. Или я обманываюсь?

— Его папа в Амстердаме купил. Морем вез. Может, оттого и пахнет морем, — серьезно ответила она, подняв на деда светло-голубые глаза. — Кто в Чухломе-то?

— Лесник Булыгин, Сергей Николаич. Добрейший человек. В письме спрашивает про свою крестницу Снегурку. Приехать сулится.

— Он ее знает?

— Он ее спас.

— Снегурка… Это ведь у нее на верхней губе родимое пятнышко? У нее? Деда, расскажи про Снегурку, — обрадованно привскочила Любаша.

— У каждого лося, детка, тоже своя биография. Я их записываю в свой вахтенный журнал. Так вот про Снегурку… Не каждый лось на самолете летал и на такси катался. А Снегурке довелось…

Значит, дело было так: за Чухломским озером обходил свой лес Сергей Николаич Булыгин. Весна. Птахи разные поют. Цветы кругом. А только он не отвлекается, каждое дерево видит и понимает. Вдруг слышит: в молодом ельнике кто-то жалобным, гаснущим голоском постанывает. Раздвинул колкий лапник, а там бурый комок. Ворочается комок, а крупные глаза, смоченные слезой, тревожно-пронзительные, жгучие, так сразу и заставили человека отступить назад.

Долго стоял лесник, поджидая, не объявится ли мать. Мать лосенка не приходила. Тогда он решил сам найти ее… В сотне шагов от лосенка увидел примятый куст, клочки шерсти на земле и пятна крови. И еще — отпечатки резиновых сапог. А за кустом поднял войлочный пыж — застрелили лосиху. Заныло сердце у лесника: никогда не дождаться лосенку матери. Осиротили, изверги. На смерть обрекли… Что бы ты сделала, Любаша? — обнял дед внучку.

— Лосенка спасла бы, убийц разыскала и ружья их утопила в речке.

— Правильно говоришь… Вот точно так же поступил и лесник Булыгин. Пять километров нес на руках лосенка. Дальше хлопотали вместе с женой Паней: согрели молочка, попоили из соски, одеяльцем укутали… Отказалась от коровьего молока Снегурка. Бились, бились — все бесполезно. Говорит лесник: «Давай, жена, козьего молока добывать. Ну-ка, вспоминай, у кого есть коза?»

Коза отыскалась в деревне Селищи, аж за тридцать километров. Съездил туда лесник на мотоцикле, привез две бутылки козьего молока. И от него отвернулась Снегурка. Тогда и дали телеграмму на нашу ферму: заберите лосенка, прилетайте с лосиным молоком… Может, неинтересно это?

— Дедушка-а, — взмолилась Любаша.

— Тогда дальше слушай. Подоил я Находку, молоко слил в фляжку и махнул на аэродром.

Прилетел в Чухлому на «аннушке», так все самолет АН-2 зовут. Заявляюсь к Булыгиным. Снегурка (имя Булыгины дали ей) совсем слабая: не встает, головы не поднимает. Подняло ее родное лосиное молочко. Отпоил. А как окрепла Снегурка, мы и махнули с ней на аэродром.

Летчики и пассажиры окружили нас. Интересно им.

«Куда, дед, лося везешь?»

«В Кострому, — отвечаю, — а там дальше, на Журавкинскую лосиную ферму».

«Слыхали», — говорят.

Снегурка дрожит у меня на руках. Летчики сокрушаются:

«Простудишь лосенка. — Пошептались меж собой, тут один снимает с себя летную меховую куртку и подает мне: — Укутай, отец».

Славные ребята летчики. Посадили в самолет. Устроился на лавочке, Снегурка на коленях у меня.

Самолет задрожал, разбежался и легко взлетел. А Снегурка, скажи на милость, будто понимает, что потеряла землю, жмется, жмется ко мне.