Тропинка к дому - [37]

Телок старается, а лосенок пуще того. Сходятся лбами у вымени лесовичок и коровушкин бычок. Хоть дальняя, а все ж — родня.

«Кажись, получается», — у Галины Николаевны на плечи сползла косынка, волосы рассыпались.

— И-и-и-и-и… — беспрерывно сигналит Милка.

— Как же это мы Милу забыли. Сейчас, Мила, сейчас, моя родненькая, и твоя очередь к молочку. — Она нагнулась, поднимает Пилота. А Пилот вырывается, не дается, бунтует: «Еще попью, молока много, чего мешаете…»

Кое-как затолкала его в загородку, а Милку выпустила. Пока закрывали воротца, лосишка подбежала к корове, но угадала не на свободную сторону, а в спехе очутилась возле теленка. Раз-два и оттолкнула его от соска. Заняла его место, сама припала. Баян удивился, но не стал обижаться. Забежал на другую сторону и стал сосать.

— Сами разобрались. Какие вы у меня молодцы! — похвалила малышей Галина Николаевна.

Михеев ликовал:

— Вес записывай и продолжай опыт дальше. Но при этом, любезная жена, не забывай: после телят выдаивай корову и хорошенько выдаивай. А то запустим.

Денька через три-четыре она решилась и на такой опыт: пустила к кормилице лосят, а теленка оставила: очередь — так для всех. Корову отвлекла пойлом. Лосята выскочили из загородки и сами проворно разобрали соски. Пьют, жадничают, молока — ручей. А корова отвернется от мучнистой похлебки и то одного, то другого облизывает шершавым языком: старайтесь, мол, детки. За своих признает. Удивление из удивления! Будто ей такое не впервые. Будто и раньше доводилось поить своим молоком милых, доверчивых лесовичков.

Милка с Пилотом попили и Баяну оставили молока. Выпустила его. Баян сосал, а лосята тут же играли. Потом к ним присоединился и Баян: бегают, понарошку толкаются лбами, теснят друг дружку, трутся о мамкины бока. Глядеть радостно: дружная семейка.

Налились, окрепли и лосята возле новой мамки, густо-коричневая шерстка больше не топорщилась, шелковисто прилегла. Гладит их Галина Николаевна, рука, как по ледку, едет.

Ободренная, теперь задумала она проделать то же самое, что с коровой Лузгой, с дойной лосихой. Что тут случится? Примет ли лосиха чужих лосят и дальнего родственничка — теленка?

Выбрала Находку. С неделю сама кормила ее, доила, холила. Одним словом, входила в доверие. Все в том же сарайчике, где Лузга жила. А корову на это время отпускала пастись.

Подоила немного, смазала лосиным молоком Пилоту, Милке и Баяну губы, головки и спинки: авось сойдут за Находкиных детишек. И — решилась: подвела к лосихе Милку, уговаривает Находку самыми ласковыми словами, разве что песни не поет, и, только подтолкнуть бы малышку к вымени, как рванется Находка, как лягнет ногой.

«Эге-е, не тут-то было, девушка», — сказала сама себе Галина Николаевна, сразу погрустнев.

— Ладно, Находка, Милка не нравится тебе? Моя красавица? Прими, пожалуйста, ее братика Пилота.

Нервно заходила по закутку и опять залягалась лосиха. Родни не признает. А Баяна — того и близко к себе не подпустила. Этот для нее совсем чужак.

Галина расстроилась.

— Лесови́чка! Что с нее взять! — сокрушался и боцман Привалов. — Спасибо ей уж за то, что нас с тобой, Галя, терпит…

Река тихо струилась. Галина Николаевна очнулась, скоро собралась и покатила на велосипеде рыбацкой тропой. Тропа то жалась к самому берегу Покши — и были видны песчаное дно, и рыбы, и белые живые комочки лилий, то отскакивала, обегала кусты ивняка.

РЫСАК БОЦМАНА ПРИВАЛОВА

1

Простая ременная уздечка. Но можно ли представить себе эту уздечку на выпукло-горбатом переносье лося? Ведь лось — сама стихия! Дозволит ли он, чтобы на его голову, увенчанную кустищем рогов, надели уздечку?

Тот день боцман Привалов запомнил навсегда.

В первый раз, волнуясь, с уздечкой в руке подошел он к Малышу, своему первенцу и любимцу, и дрогнувшей рукой надел ремешки, сшитые дратвой, сшитые своей рукой, на горбылистую, шерстистую морду лося, успокаивая его: «Подумаешь, друг Малыш, на тебя уздечку надели. Экая невидаль! Никогда не носил? Верно-верно. И батька твой не носил, и матка. И деды-прадеды твои не носили, конкретно сказать, так что из этого? Они, если хорошенько разобраться, были дикари дикарями. А ты? Ты, браток, просвещенный лось! Привык к рокоту трактора, повидал ты их, этих тракторов, на соседних нолях, и к самолетному грому привык: гудит, гудит да как гахнет — по всему лесу дрожь. А главное, милок, ты к человеку привык, ко мне, стало быть. Не стал бояться человека. Привык? Ну, отвечай, дружба, ко мне ты привык или нет? К товарищу Михееву привык? То-то… Наклони голову. Обнимемся. Вот… Умник, умник. Ты все сможешь, лось Малыш».

В тот день Малыш, Шуруп, Звезда и Снегурка щеголяли перед взрослыми лосями и молодняком фермы уздечками. И в лес с уздечками ходили, может быть, встречались там, обнюхивались с дикими лосями, и те узнавали и не узнавали своих сородичей, боязливо поглядывали, что это у них за ремешки на мордах? Откуда они взялись? Зачем они лосю — скитальцу лесов?

Потом, когда Малыш обносил уздечку, у нее вдруг отросли поводья. Малыш доверял Привалову, не противился. Боцман Захватывал в руку поводья и шагал впереди, как бы вел за собою Малыша. Лось шумно дышал в спину, в затылок хозяина, а когда останавливался, поводья провисали.