Тропинка к дому - [26]

Показался большой голубой МАЗ, Анна подняла обе руки, зная, что в такой кабине трое просторно уместятся, а шофер сидел один. Машина притормозила.

— Ну вот… — облегченно вздохнула бабка Кислениха.

Мордастый шофер в белой майке крикнул:

— Чего тебе, тетка?

— Поранилась вот… Довезите до Костромы… Заплачу…

— Поранилась?.. Э-э, нет. Возьми, а потом мороки с тобой не оберешься. Жди автобуса. — Дал газ, поехал.

С минуту молчали и Кислениха, и Анна, ошеломленные, не находя слов.

— Баба Агафья, а баба Агафья, будь добра, принеси попить… страсть как хочется.

— Сей момент, дочка, я не от себя… Я от Козловых тебе принесу… А ты лови, лови, может, хоть один найдется с совестью, возьмет тебя… Ах, поганцы, поганцы! — удаляясь, кричала бабка Кислениха.

Какое-то время дорога пустовала, и опять резво бежали машины.

Порой Анне казалось: где-то там, за лесистым увалом, машины сильно-сильно разгоняли и запускали их… и они, грохоча, пыля, чадя дымком, неслись, летели со свистом вперед, вперед, не в силах остановиться, и шоферы хотели бы, но не могли совладать с ними, и уже не шоферы управляли машинами, а машины шоферами. Куда они бежали? Зачем так торопились? Что везли? Куда везли? Этого она не знала…

«Голосовала». Мог бы взять «Москвич» с красным крестом на боку, но как угорелый пронесся мимо. Пустой ЗИЛ тоже бы ей подошел, однако шофер не поленился, показал, что сворачивает налево. Она проводила его взглядом, за околицей деревни действительно был поворот на турбазу, но ЗИЛ спокойно покатил прямо. Прямо… «Зачем же он соврал? Зачем? Ведь я его не осудила: не взял — и не взял».

Уставшая от машин, которые ее не брали, как будто сговорились, уставшая от полной своей неопределенности и беспокойности, она в какой-то миг подумала: «А если бы мой Генка сейчас ехал и у дороги стояла не я, а стояла с раненой рукой другая женщина, на другой дороге, стояла тихая деревенская женщина и махала ему остановиться, остановился бы он, взял бы он ее или не взял?.. Взял ли, может, тоже проехал мимо?..» Она не знала. Она не могла ответить на свой же вопрос…

Облизала сухие губы, ладонью провела по лицу.

— Все стоишь? — участливый голос Кисленихи.

— Стою, бабушка.

— На вот, девонька, попей водицы. Попей, и будем вместе останавливать машины… Я им вот этой клюкой все стекла расколочу! Или у шоферов — лихачей глаз нет? Или живое материнское сердце заменили моторным? Ах, поганцы! — Щеки бабки горели от гнева. Она приняла от Анны пустую кружку, сунула в большой карман передника и шагнула с клюкой на самую середку дороги и стала там твердо: или останавливайся, или — дави! Вот что выражала ее фигура.

Им сразу же крупно повезло, так показалось поначалу бабке Кисленихе: прямо перед ними как вкопанный остановился тупорылый огромный желтый трактор «Кировец» с двухсекционным прицепом и металлической сеткой, наращенной над бортами. Прицеп был горой загружен «зеленкой». Анна еще издали признала трактор и Олега Сорокалетова в кабине и не «голосовала», зато бабка Кислениха решительно «голосовала» и рукой и клюкой.

Олег выпрыгнул из кабины. Плечистый, высокий.

— А-а, свои на выручку подоспели! — обрадовалась Кислениха. — Помогай, милок… помогай… Гибнем.

— А что случилось? — Олег перевел взгляд с бабки Кисленихи на доярку. — Ты ранена? Тетка Анна?..

— Угораздило. Почти отсекла палец… А ее, бедолагу, вишь, никто, никто-то-о не берет. Все мимо, мимо бегут машины. Полчаса печется на остановке, — сердито сказала Кислениха.

Синие глаза Олега сузились в щелку, взблеснули остро, под скулами бугристо перекатились желваки.

— Ну, я им устрою… им сейчас устрою шлагбаум! Запру дорогу! — Олег вернулся на трактор, чуть осадил, развернулся и вытянулся поперек дороги — ни слева, ни справа не объехать. Заглушил мотор. — Ни один не перепрыгнет! Уловим! — Олег потер руки, довольный, что может помочь женщинам.

— Так и надо! Так и надо! — ликовала бабка Кислениха. — Молодец парень! Этот своих в обиду не даст!

Все трое они прошли вперед и стали перед заслоном. Олег в ситцевой желтой рубашке с белыми кольцами — нараспашку, в синих тренировочных шароварах и модных резных сандалиях. Белые волосы мокры. От него приятно пахло речкой.

— Купался? — спросила Анна.

— Только что… Теперь, тетя Нюра, остановим… Слушай, а среди пробежавших мимо тебя шоферов, наверно, были, я уверен в этом, были и те, которые пьют твое молочко. А вот выручить человека — их нет.

— И ладно, что пьют. Для людей работаю. Что же мне теперь: поквитаться с ними, что ли? Вы, значит, мне — плохо, я в ответ вам — худо?.. Так, Олег, нельзя. Так жизнь не наладишь… — сказала глухим, усталым голосом Анна.

Бабка Кислениха уловила перемену в ее голосе:

— Пойдем-ко, на лавочке посидишь.

— Едут! — оповестил Олег. И предупредил: — Беру операцию на себя, вы ждите и ни во что не вмешивайтесь.

— Ладно, — за себя и за Анну ответила Кислениха.

Улов оказался богатым: «Жигули», «Москвич» и зеленый армейский микроавтобус. Гнались один за другим. И затормозили по очереди.

— В чем дело? — высунулся из кабины владелец «Жигулей». В голосе досада, нескрываемое раздражение. — Ваш воз? Уберите! Жи-ва!