Тропинка 03-1998 - [7]
Все вещи из комнаты вынесли в коридор: благо, и у нас, и у Гайсановых вещей немного.
Ребятни в нашем бараке уйма, от ползунков до моих ровесников и старше.
В тот день я подружился с Генкой из третьей комнаты. Генка учился в нашей школе, только классом выше: я—во втором, он—в третьем.
— К нам, значит, переехал?—спросил он.— Лады. Корешками будем.
— Кем будем?—переспросил я.
— Корешками. Ну, приятелями, значит.
— Хочешь, химический карандаш дам?—обрадовался я.— И “торгсинские” спички у меня есть, пять штук, красноголовики: обо что угодно зажигаются.
— Давай,—сказал Генка.—А колесо надо? Счас притащу.
Генка сбегал куда-то и приволок плоский железный кругляк с зубцами внутри. Мы потом много таких на заводских свалках находили. В придачу к колесу— крючок из толстой проволоки.
У Митяя тоже был обруч; и за то, что давал покатать, он требовал мзду: горбушку ли, пареную репу или кусок жмыха. Задарма, говорил Митяй, не дают и козе корма. Я спросил у Генки:
— А что ещё я тебе должен за колесо?
— Ничего.
— А хочешь книжку почитать? Интересная!
Я разыскал среди вещей изрядно потрёпанную и зачитанную книгу Бориса Житкова “Что я видел” — самую любимую, единственную, которую мы привезли из Киева.
Наша комната после побелки стала светлой и казалась еще шире—совсем огромной.
Чтобы не стеснять себя и хозяев, мама отгородила наш угол простынями, продёрнутыми на верёвках, так что у нас получилась вроде бы отдельная комнатка, вполне уютная.
Потом был ужин. Мама пригласила “к столу” Зию Михайловича с Маликой и Тимофеевну. Малика не села с нами. Они с Зиёй Михайловичем поговорили о чем-то на своем языке, и Зия Михайлович сел один. Тимофеевна, умытая, по-нарядному одетая, с цветастым полушалком на плечах, пришла, перекрестилась на угол, пошептала губами и притулилась на табурете.
Ели варёную картошку с постным маслом и луком.
— По случаю новоселья полагалось бы выпить вина, но сейчас ничего нет,—сказала мама.—Вы уж не обессудьте, как-нибудь в другой раз.
— Мы не обидимся, бог не осудит,—сказала Тимофеевна.—Да и не до выпивки сейчас. Вон ведь супостат проклятый как далеко зашел, аж до Волги-матушки, до самого Сталинграда. Как думаешь, Зия, дальше пустят али нет? Чего формбюро-то сообчает?—Тимофеевна кивнула на чёрный диск репродуктора.—Чего на заводе говорят?
— На заводе говорят: фрица дальше пускать нельзя. Фрица не пускать—много танков делать нада. Новая машина делать будем, тридцатьчетвёрка. Много делать будем! Парторг на митинг выступал...
Мама закивала головой:
— Люди готовы сутками стоять у станков, только чтобы немец дальше не пошёл.
— Вот то-то и оно! Сколь народу полегло. Сколь без крову осталось... От моих уж давненько весточки нету...—Тимофеевна тяжело вздохнула и перекрестилась. — Господи, спаси и сохрани детей наших.
Дядя Зия кивал головой. Мама сидела взволнованная: слова Тимофеевны разбередили её.
— У тебя-то как?—спросила маму бабушка Тимофеевна.—Твой-то воюет?
И тут мама не выдержала и разрыдалась.
— Что ты! Что ты!—запричитала Тимофеевна.
— Прости меня, глупую, что рану сердечную растревожила. Не хотела я, только спросила... Успокойся, милая!
— Нет-нет, ничего,—сквозь слёзы бормотала мама.—Извините меня. Я ничего не знаю о муже... Мы уехали одни. Он был в Москве, и никаких вестей.
— Будут вести, непременно будут,—быстро заговорила бабушка Тимофеевна.— Ты пожди. Придёт час. А слёз не стесняйся. Поплачь, коль охота. Слёзы из глаз—душе легче, слёзы в душе— сердце болит. Поплачь, милая, поплачь.
Потом мы пили чай, заваренный сушёными листьями земляники. Это я насушил. Мария Филипповна говорила, что земляничный лист тоже в чай хорошо. И цвет получается, как у настоящего чая.
Зия Михайлович выпил две кружки с маленьким комочком сероватого сахара и ушёл на свою половину, а бабушка Тимофеевна еще долго сидела у нас.
Вы когда-нибудь убегали из дома? Я даже представить не могу, как бы мы с мамой жили друг без друга.
А вот Генка из третьей комнаты однажды хотел убежать.
Уходя на работу, мать оставила Генке миску картошки и велела сварить. Миска-то совсем небольшая, на полкило. Половину картошки она наказала оставить отцу, который должен был вернуться с ночной смены. Маленький гранёный стаканчик растительного масла тоже на двоих. А щи в кастрюльке—только для отца.
Зашли мы с Витькой. Генка в это время сидел за столом и уплетал свою порцию картошки. Мы смотрели и глотали слюну. Обычно мы всем делились. Витька снабжал нас жмыхом. Я тоже часто выносил “с обломом” на всех. Не угостить нас Генка никак не мог.
Мы быстро расправились со всей миской.
В школе про картошку Генка забыл. Когда вернулся вечером домой, в комнате была только одна мать.
— Отец приходил?—спросила она.
— Нет, не приходил...
— Странно...—мать растерянно опустила руки. С минуту она молчала, и Генка тоже молчал. Потом она подошла к плите, заглянула в кастрюлю.
— А где картошка?
— Какая?
— Картошка... для отца.
— А я... её съел.
Мать посмотрела на пустой стаканчик из-под масла и дала сыну затрещину.
— За что?—сквозь слёзы спросил Генка.
Мать накричала на него, что он бездельник и дармоед. Это показалось Генке обидным, он тоже ходил перекапывать картофельное поле за десять километров и принёс оттуда полмешка картошки. Генка всхлипнул, сказал, что может вообще ничего не есть, оделся и ушел.
Вашему вниманию предлагается сборник стихов А. Барто «Думай, думай…».Для младшего школьного возраста.
Анна Ахматова, действительно пережила со страной все – и крушение империи, и красный террор, и войну. Со спокойным достоинством, как и подобает «Анне Всея Руси», она вынесла и краткие периоды славы, и долгие десятилетия забвения. Со времени выхода ее первого сборника «Вечер» прошло сто лет, но поэзия Ахматовой не превратилась в памятник Серебряного века, не утратила первозданной свежести. Язык, на котором в ее стихах изъясняется женская любовь, по-прежнему понятен всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Анна Ахматова, действительно пережила со страной все – и крушение империи, и красный террор, и войну. Со спокойным достоинством, как и подобает «Анне Всея Руси», она вынесла и краткие периоды славы, и долгие десятилетия забвения. Со времени выхода ее первого сборника «Вечер» прошло сто лет, но поэзия Ахматовой не превратилась в памятник Серебряного века, не утратила первозданной свежести. Язык, на котором в ее стихах изъясняется женская любовь, по-прежнему понятен всем.
Настоящее издание — третий выпуск «Детей мира». Тридцать пять рассказов писателей двадцати восьми стран найдешь ты в этой книге, тридцать пять расцвеченных самыми разными красками картинок из жизни детей нашей планеты. Для среднего школьного возраста. Сведения о территории и числе жителей приводятся по изданию: «АТЛАС МИРА», Главное Управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР. Москва 1969.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть-воспоминание о школьном советском детстве. Для детей младшего школьного возраста.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.