Тропа Самагира - [9]

— Волки и те не кидаются на пришлого, не прогоняют. А ты стреляешь… Убить же могла.

Пастушка смутилась.

— Дядя так велел, — выдавила она. — Велел стрелять.

— Худой он человек.

У пастушки хищно сузились глаза, в них полыхнули злые огоньки.

— Он брат моего отца!.. Заткни свой собачий рот! — бурятка угрожающе вскинула винтовку.

— Убери палку-то да не каркай, баба!.. Я, Оська Самагир, по воле злых людей оставил землю предков и скитаюсь по тайге Одиноким Волком. Хочу жить, как все люди. Поставить чум, найти жену себе, обзавестись детьми. Я не злой человек.

Бурятка отвернулась, собираясь уходить.

— Постой, девка, не уходи… Мне нужен совет мудрого человека. Веди меня к своему дяде.

Пастушка сердито посмотрела на Оську, помешкав немного, мотнула головой и молча пошла к гриве.

«Достанется же какому-то бедняге такая ведьма. Заживо загрызет… Ох и баба… Не баба, а злой дух», — рассуждал про себя Оська, топая за строптивой девкой.

* * *

На самой гриве будто чья-то могучая рука выщипала сосняк, получилась небольшая веселая полянка, посередь которой стояла маленькая, с крохотными оконцами хижина.

Бурятка ожгла Оську косым взглядом, жестом остановила его и зашла в дом.

Через стенку донесся старческий, дрожащий голос.

— Чимита, ты в кого стреляла?

— Это не я…

— Э, бурхан!.. Отведи от нас злого человека… Кто же он?

— Прохожий хамниган, убил медведя… Шатун крался ко мне…

— Э-э, бурхан! Спасибо тебе, послал спасителя моей дочке. — Старик долго кашлял. Помолчав, продолжал: — Где же он? Надо отблагодарить, угостить его.

— Он здесь. Сейчас позову.

Девушка вышла к Оське.

— Заходи, — буркнула она, пряча глаза.

Перешагнув порог, Оська оказался в небольших сенцах. На него пахнуло травяным духом, степью, солнцем — на тонких, гладковыструганных шестах туго связанными снопиками висели лекарственные травы…

Пастушка открыла дверь.

В полутьме Оська разглядел сидевшего в переднем углу благообразного седого старца.

— Амар сайн!

— Мэндэ[2], добрый человек! Присаживайтесь. Не сердитесь на грубиянку мою. Э, она у меня… Э… — старик закашлялся.

— Она у вас очень смелая, стреляет, как хамниган, и со скотом одна управляется.

Лицо старца совсем сморщилось: он попытался улыбнуться.

— О, все хозяйство на ее руках… Да еще я со своей хворью.

Девушка молча поставила перед Оськой низенький столик. Принесла деревянную миску с кусками отваренного мяса.

Жирная баранина, осеннего забоя, была сочная, но без соли. «Давненько покинули людей, живут и соли не видят, — заключил Оська. — А почему бы не сходить до ближнего улуса? Два дня ходу. Боятся людей и не идут. А почему боятся?» — спрашивал себя тунгус.

Потом хозяйка подала чай.

Оська никогда не пил такого душистого напитка, забеленного густым коровьим молоком.

От удовольствия Оська причмокнул и подал хозяйке пустую чашку.

— Каков наш чай? — спросил старик, заметив, с каким удовольствием опорожнил гость чашку.

— О-о! Наверно, этот чай везли издалека.

— Нет, он растет здесь.

— О-бой! Я бы никогда не подумал.

Насытившись, Оська рассказал старцу, куда и зачем идет. Попросил у него совета.

Старик задумался. А потом, глядя куда-то поверх головы гостя, заговорил словно сам с собой.

— Уж много лет живу в этих горах, целебные травы собираю. Знаю, какие травы целебны для человека, какие ядовиты. Охотничьих премудростей не ведаю. С лесом дружу, с лугами. Все мне там открыто, меня тайга не бережется, тайны свои не скрывает. Скажу тебе, сынок, что здесь рай для всякой живности. Никто здесь, от сотворения мира, не промышлял, потому и все живое расплодилось во множестве.

Долина эта тянется далеко вверх, верст на тридцать. Низины хороши скотоводу — луга и покосы. А травы-то какие! Наполовину лечебные. В пору цветения приди сюда — зарябит в глазах, любовью наполнится душа твоя…

У старца расширились глаза, в них засветились и тут же потухли огоньки. Посмотрев на Оську, продолжал:

— А кругом, до самой вершины речки, кедровник, сосняк и разнолесье. Орехи, ягоды… Белки тьма, есть хорь, горностай, хитрая лиса мышкует тут же подле речки. Есть огневки и даже встречал чернобурку. Горит, искрится вся на снегу! Их здесь целый выводок. Но нет соболя. А прижилися бы здесь… Пошто не принес в поняге парочку? — пошутил старик. — Рыба в речке, как в котле, кипит. А птицы всякой! — старик махнул рукой. — Охотнику здесь рай земной. Вот и название этим местам дали Баян-Ула — Богатые горы. А луговую низину и речку Духмяной прозвали. Здесь даже зимой пахнет травами.

«Болтливый хозяин-то, — подумал Оська. — А побаить, бедному, не с кем. Соскучился старый по мужскому разговору».

— Так… Какой же совет дадите, бабай?..

— Я молился бурхану, чтобы послал мне доброго соседа. Скоро закончится счет моим дням на земле. Уйду в страну духов. Тогда погибнет моя девочка… К людям она не пойдет… боится их.

Молодая хозяйка сердито взглянула на Оську и вышла во двор.

— Зачем бояться людей? Поди, не звери же.

— Э-э, сынок, есть причина… большая причина. Не зря мы схоронились в этих горах. Слыхал, поди, как народ убил белого царя Миколу, прогнал его нойонов. То дело без ущерба не обошлось. И в нашей семье был урон. Старший мой брат давно сгинул, сам голову в петлю запихал, а младший погиб, когда против царя попер, убили его белые. Его звали Бато, молодец мужик был, Чимита вся в него. В тот год пострадала и Чимита, в ее душу вселился злой дух. — Долго сидели молча. Оська успел искурить трубку, спрятать ее в кисет.