Тропа Кайманова - [52]

— Вскройте стартер.

Водитель, пожав плечами, отвинтил крышку. Гамеза извлек из корпуса стартера целую пачку палочек опия-фабриката. Если учесть, что каждая палочка стоила сто тридцать рублей, здесь, в одном только стартере, был немалый капитал.

Павловский разразился отчаянной руганью, обрушив ее на голову своего водителя. Он грозил посадить его в тюрьму, отправить в штрафную роту, отдать под трибунал, написать письма семье и на производство, где до войны работал «контрабандист в военной форме», «негодяй Ступак». Дважды даже замахнулся на водителя, выражая свое крайнее возмущение.

Такая работа на публику показалась Кайманову весьма подозрительной. Гораздо проще было сдержать свои чувства и, как полагалось, наказать солдата.

— Придется составить акт, — сказал Дзюба, приглашая всех в дежурную комнату КПП.

— Проверьте еще фары, — бросил он через плечо сержанту Гамезе: раз обнаружена контрабанда, стартер мог оказаться не единственным местом, где ее прячут.

Дзюба как в воду смотрел. Гамеза, разобрав фары, извлек из пространства за рефлектором завернутые в тряпки связки дешевых часов-цилиндров, по меньшей мере с полсотни штук.

— Ну вот, теперь дело будет посолиднее, — сказал Дзюба.

Кайманов, внимательно наблюдавший за этой картиной, заметил, что Гамезе удалось, пока он нес конфискованный опий, что-то нацарапать на палочках фабриката то ли карандашом, то ли ножом.

Кроме того, он сумел коротко о чем-то сказать лейтенанту Дзюбе, поведя головой в сторону окна, возле которого стоял Яков.

Чутье подсказывало Кайманову, что Павловский как командир машины не мог быть в стороне от этой «операции» водителя. Шофер должен быть предельно наглым, чтобы осмелиться прятать контрабанду в машине командира роты. Хотя вполне могло быть и такое...

Пока в дежурке составляли акт, Кайманов вышел из своего укрытия, прошел за машинами, увидел беседовавшего с пограничниками маленького армянина Сетрака Астояна. Тот покосился на него: чего, мол, привязался, ходишь вслед? Оба, и Астоян, и досматривавший пограничник, приняли стойку «смирно», приветствуя старшего лейтенанта.

— Ну как, тонно-километры наматываем? — присаживаясь на подножку машины, спросил Яков.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, наматываем, — так же по-уставному, видимо стараясь догадаться, к чему такое предисловие, ответил Астоян.

— Место у тебя в кабине вроде есть?

— Так точно, есть...

В это время из дежурки не в очень веселом настроении вышел Павловский.

— Я его, негодяя, сам накажу! Под трибунал отдам! А пока он у меня на губе насидится!.. Но это в городе. А то сейчас арестуешь, а машину вести будет некому. До города доехать надо!..

Кайманов за спиной Павловского сделал знак Дзюбе, чтобы тот согласился.

— Товарищ капитан, — окликнул он Павловского. — Здравия желаю! Не возражаете, если мы с Амангельды воспользуемся случаем, доедем с вашей колонной до комендатуры?

— Пожалуйста... Какие могут быть разговоры, — ответил ошарашенный неожиданной встречей Павловский. Тень сомнения мелькнула на его лице, настроение еще больше испортилось.

Яков отвернулся от Павловского, как бы выбирая машину, в какую сесть.

— Амангельды-ага, — сказал он вполголоса, — сделаешь вид, что вышел у комендатуры, сойдешь на обочину, а как Павловский опять сядет в кабину, и ты садись. Поедем в Ашхабад на разгрузочную площадку, будешь свидетелем.

— Ну вот хотя бы в эту машину, — снова поворачиваясь к Павловскому, сказал Кайманов, указывая на полуторку Астояна.

— Ради бога! Сколько угодно! — подчеркнуто радушно ответил Павловский. Его похожий на равнобедренный треугольник нос заметно покраснел, близко посаженные друг к другу глаза забегали из стороны в сторону.

Амангельды сел к одному из водителей, Кайманов — к Сетраку Астояну. Машины выехали на дорогу.

Через каких-нибудь десять минут колонна въехала в долину Даугана, остановилась на улице поселка.

Яков выглянул из кабины, понял, почему Павловский сделал остановку: возле домика поселкового Совета жители Даугана выкладывали из саманных блоков стены будущего госпиталя. Здесь же работали наравне со всеми Светлана, Барат, Балакеши. Яков даже слышал их голоса. Балакеши в чем-то убеждал Светлану:

— Зачем такая скучная, Светлана-ханум? Саман есть, плахи на потолок есть, за глиной поехали, строить начали...

— Не хватит нам всего этого, Балакеши. Вот и Барат то же говорит. А где еще взять, ума не приложу... В поселке и щепки не осталось. Новый саман еще делать надо.

— Ты не знаешь, где брать, я знаю! — воскликнул Балакеши. — Барат знает! Думаешь, Дауган один на все горы? Да? Пертусу есть? Баскент есть? Еркеткен есть? Аргван-Тепе есть?

— Но там я никого не знаю...

— А там что, не советские люди, да? Баи там, буржуи, да?.. Садись вон в любую машину, сейчас поедем к твоему начальнику госпиталя в Ашхабад, возьмем от него бумаги с печатью, что новый госпиталь строим. А получим стройматериалы, солдаты автороты все на Дауган привезут...

Павловский, выскочив из головной машины на обочину, видимо, услыхал, что говорил Балакеши. Вскинув руки и выразив изумление дружной работой дауганцев, он сделал такой широкий жест в сторону своей автоколонны, что и без слов было ясно: сколько понадобится машин, столько он и предоставит в распоряжение Светланы.