Тролльхеттен - [46]

Все так же, с песней сторож «Паритета» вошел в Саввинов Овражек и миновал замерших в тени сообщников, пройдя всего в двух метрах от Пиночета и абсолютно не обратив на него внимания. Тот махнул Стрыю — давай, мол.

Двумя широкими шагами нагнав свою жертву, Малахов почти нежно опустил ей на голову монтировку. Плашмя, чтобы не убить. В инструкции говорилось, что это без надобности.

Песня оборвалась, и сторож повалился на сырой асфальт, напоследок гулко приложившись лбом. Все действо происходило почти в полной тьме, и лишь иногда проглядывающая луна помогала в ней ориентироваться. Где-то далеко, может у реки, тоскливо взвыли бродячие псы, а может и не псы, больно уж характерный голосовой перелив.

Не говоря ни слова, напарники подхватили сторожа за ноги и поволокли его в маленький палисадник, что имелся перед каждым домом в этом дрянном переулке. Там бессознательное тело не заметят, а если и заметят, то решат, что пьяный — алкаши частые гости в этом старом квартале.

— Все? — спросил неуверенно Стрый.

Пиночет кивнул и подтолкнул его в сторону Покаянной. Больше не скрываясь, и даже гордо выпрямившись, они прошли к фасаду фирмы. Может, кто за ними и следил, но наверняка не заметил ничего предосудительного.

Вход чернел приглашающе. Красная лампочка над ним больше не мигала — зомбированный сторож отключил сигнализацию. По гладко штукатуреным стенам прыгали и кривлялись неясные тени. Почему же так неуютно? В конце концов, Пиночет и Стрый не первый раз выходили на ночную охоту? Николай заставил себя думать о морфине — только об этих, дающих райские ощущения, капсулах. Стало легче.

Споро миновали вход, остановились на миг в темном вестибюле. Справа располагалась дверь в каморку сторожа — там было накурено, и работал старенький черно-белый телевизор. Кадры быстро сменялись, и в комнатке становилось то светлее, то темнее, точь-в-точь как от луны на улице. Звук был выключен.

— Две двери, — сказал Пиночет — одна в бухгалтерию, другая непосредственно в кабинет. Скорее всего, сейф.

— А эта? — осторожно спросил Стрый.

Да, была еще одна дверь — массивная, темная, покрытая прозрачным лаком. В инструкции о ней не было ни слова.

— Счас, — произнес Васютко, — посмотрим.

Он неслышно пересек холл (только один раз под его шагами скрипнула старая половица), взялся за большую латунную ручку двери. Замер.

— Ты чего?! — спросил Стрый. В голосе этого болвана явственно слышался страх, за что Пиночету сразу же захотелось заехать ему по черепу той же монтировкой. Нет, умеет Стрый раздражать, ничего не скажешь.

Вместо этого Васютко ничего не ответил, вслушиваясь.

Где-то тикали часы — наверняка большие, напольные, вон как громко отмеряют время. Что-то капало, на пороге слышимости свистел работающий телевизор.

Шорох за дверью. За этой самой, массивной. Пиночет вытаращил глаза, в инструкции говорилось, что в особняке никого нет.

Мог, их непонятный работодатель ошибаться? Ладонь на латунной ручке ощутимо вспотела и стала мокрой. Нет, мокрым был весь Пиночет, он прямо таки купался в собственном поту. В этот миг он вдруг понял, как ему страшно. Даже не страх — панический ужас. Но все-таки он не двигался, слушал.

За дверью снова зашевелились. А потом из-за нее раздался низкий вибрирующий звук, словно там работал какой-то огромный и старый двигатель, лениво крутящийся сейчас на маленьких оборотах. Васютко не мог определить его источник, и лишь когда припомнил случай из своего далекого детства, все встало на свои места.

Маленький Коля Васютко каждое лето бывал в деревне, где жили его немногие родственники. Он до сих хорошо помнил черноватую, покосившуюся избушку, запущенный огород (времени работать у родичей не было, было лишь на пьянство), ряд тонких пирамидальных тополей вдоль дороги. И помнил здоровенного, злющего пса, что жил у соседей. Кавказская овчарка, лохматая, огромная, с мутным шальным взглядом. Ее всегда держали на цепи, после двух или трех случаев нападения этого зверя на людей. Овчарка Колю ненавидела (впрочем, наверное, не больше, чем остальных), и как только он приближался к забору, разделяющему его и соседский участок, издавала низкий, полный тщательно сдерживаемой злобы, рык. Наверняка, дай ей волю, она бы накинулась на мальчика и разодрала ему глотку, наверняка она об этом мечтала.

Так или иначе, это была единственная в округе собака, которую Коля до одури боялся. Ночами он строил планы сладкой мести, в которых псина гибла удивительно изощренным для семилетнего мальчика способом. После таких мечтаний не выросший еще Коля Пиночет с особым удовольствием мучил пойманных им беззащитных котят и щенят. С годами собака исчезла, и он уже не помнил, куда.

Звук за дверью был тем самым рыком. Не предупреждающим, а, скорее, предвкушающим.

Получается, собака вернулась? Пиночет представил себе этого зверя за дверью — огромная (Николай вырос, но и она выросла вместе с ним, приобретя те же пропорции), шерсть вечно всклокочена и висит грязными сосульками. А главное — глаза, гноящиеся, отекшие и полные мутной ненависти и вместе с тем какой-то потусторонней разумности.

— Ну чего там? — уже спокойнее спросил Стрый, Пиночета не съели, а значит ничего здесь особенного.