Тролльхеттен - [38]

— Шел я, значит по Верхнемоложской, с работы, — проникновенно вещал один из собачников, в длиннополом, слишком теплом для этого времени года плаще, массивная чепрачного окраса овчарка спокойно сидела у его ног, — вечер уже был, часов одиннадцать. Помню, задержался. И тут вижу, собаки такие серые, через дорогу бегут. Причем похожие друг на друга, как две капли воды. Только одна поменьше. Чешут через дорогу и прямо ко мне! Я человек не пугливый, знаю как с собаками обращаться, — тут он слегка дернул поводок своего пса и тот вопросительно поднял к нему умную желтоглазую морду — замер, и стою. А эти ко мне подходят, останавливаются и смотрят. А в глазницах у них луна отражается, знаете, зеленоватые такие зрачки. Встали и стоят. Ну и я не шевелюсь, хотя честное слово, неприятно стало как-то, обычно собаки так себя не ведут. А эти смотрят, да как смотрят, спокойно, и я бы сказал даже… разумно, как не глупо это звучит, — тут один из собачников снисходительно улыбнулся, чем и заслужил укоряющий взгляд рассказчика. — Ну не смотрят так собаки. Постояли они так, поглядели мне в глаза, да и дальше побежали. Мимо меня. Я тогда обернулся на них, смотрю, а хвосты-то у псов поленом висят. И сами псы низко так стелятся.

— Поленом? — переспросил другой собачник, пожилой с роскошными седыми усами, хозяин маленького длинноухого сеттера, — эта как у волков что ль?

— Получается так, — кивнул собачник в плаще, — получается, волки это были.

— Волки в центре города? Не верится, — отозвался усатый, — чай не лес тут. Не чащоба.

Говорили, судя по всему, о тех самых волках, что сбежали из зверинца. Каким-то чудом их все-таки занесло в город, хотя его от зоопарка отделяло пятьдесят километров. Что ни говори, а для волков это было нетипично, идти прямо к людям.

Кухонный кран в тот же день смог порадовать Владислава лишь сдавленным хрипом, похожим на тихую агонию. Кран с холодной водой. Исчезнув в ночь с субботы на воскресенье, вода возвращаться, похоже, не собиралась. Сергеев простоял в раздумьях у высохшего потомка римского водопровода.

Значит воды больше нет. Авария, где-нибудь? Чайник был пуст. Был пуст и его маленький заварочный собрат. И даже вычурный керамический унитаз в туалете мог спустить воды от силы два раза. Глядя на эту тотальную обезвоженность, Влад с минуту пофилософствовал о зависимости современного человека от бытовых удобств, потом его врожденная практичность взяла свое, и он вышел на улицу, обремененный двумя пустыми и нещадно гремящими ведрами. Руководствовался он при этом старыми воспоминаниями, тихонько шептавшими ему, что на пересечении Верхнемоложской улицы и улицы имени Семена Стачникова вроде бы была сохранившаяся водоколонка.

Подтверждение этого он заметил еще метров за сто, когда как раз свернул на Верхнемоложскую (идущую к городскому кладбищу и потому зовимую обывателями «последний путь»), и это четко напомнило ему годы застоя. Из-за угла панельного пятиэтажного дома выглядывал хвост эпической по своим масштабам очереди. Была она в лучших очередческих традициях в три ряда, и наполнена нещадно толкающимся и огрызающимся опять же в лучших традициях народом. Были тут женщины, старики и малые дети, а также малочисленный мужской контингент. И каждый из стоявших сжимал в руках объемистые емкости для воды, в числе которых были пятилитровые банки, пузатые бутылки из-под импортного лимонада и алюминиевые канистры. Людской говор витал над очередью то и дело срываясь на трескучую ругань.

Влад в некотором удивлении остановился, созерцая, как поток людей медленно, но неумолимо движется в сторону колонки. Из-за длины очереди она казалось очень маленькой, и, судя по всему, работала непрерывно. Сергеев прошелся вдоль стоящих людей, поближе к колонке, чем сразу заслужил несколько нелестных прозвищ из толпы и настоятельную просьбу встать в конец очереди, высказанную в лучших традициях русской матерной словесностью. Люди раздражались по пустякам, толкались локтями, емкости непрерывно гремели, и в результате получалось что-то вроде бравурного марша, совершенно здесь неуместного.

— Совсем ополоумели, нелюди, поганые! — злобно прошипела скрюченная, сморщенная лицом и, похоже, разумом, старуха, что стояла в самой серединке этого людского потока, — жаждой томить нас вздумали! — в руках, цвета старой картофельной кожуры она сжимала пластиковую белоснежную канистру с поцарапанными углами.

— А что с водой? — спросил Влад, — я думал, это только на Школьной…

— Щазз, на Школьной! — ответил ему из очереди массивный краснорожий мужик с диковатыми глазами, — По всей Верхнемоложской народ без воды сидит! Второй день уже, блин! — он встряхнул своей канистрой словно в подтверждение своих слов, а когда Влад попытался втиснуться рядом, пихнул этой самой канистрой его обратно, — куда прешь!!! В очередь, в очередь!!!

— О, Владик, привет! — раздалось откуда-то из-за плеча.

Владислав обернулся и узрел Виталика Смагина, давнего и хорошего знакомого. Был он как всегда всклокочен и оживлен.

— Руку не подаю, извини! У меня вот! — и он с натугой качнул двумя полными до краев ведрами, — не разлить бы!