Трое в подводной лодке, не считая собаки - [76]

— Будет тебе ещё бой быков, а ты в главной роли. Монополия убивает развитие металлургии. Демидов уже Фёдора Молодого разорил. Кстати, — сказал Ярослав, — а ведь Акинфий сей момент тоже в Питер едет. Хлопотать о медных заводах и дворянстве.

— А нам что с того? — равнодушно ответил Костя.

— Он станет дворянином, а ты как был безродным сиротой, так и останешься. Потом, как нам нужно будет на Урал соваться, он нас просто придавит, как клопов и не поморщится.

— Ничё, — ответствовал Костя, — жисть покажет.

Тяжело засопел и замолчал.

Что удивительно, чем дальше они продвигались на север, тем становилось теплее и промозглее. Периодически валил сырой снег и рыхлыми комьями вылетал из-под полозьев. Где-то под Тверью, согреваясь по русской привычке водочкой, Ефим Григорич с тонкой Костиной наводки, разоткровенничался по поводу его неприязни к императрице.

— Приворожили государя Петра Алексеевича, это я точно вам говорю, тёмным заговором присушили. Не бывает такого, чтоб человек, а уж государь был человечище, такие глупости из-за бабы совершал. Она путается направо и налево, а государю как кто глаза отводит. И после Монса — что самое удивительное, коронует её императрицей. Можно всякое простить, все мы люди, я всяких баб видал, и тех, которые по моему разумению, могли бы и с империей управиться. Но бывшая крестьянка и портомойня никак на такое не способна.

— Поговаривают, — добавил Слава, — что уморили государя Екатерина с Алексашкой, Блюментрост раньше вполне удачно купировал приступы у Петра Алексеевича, а в тот раз и лекаря к нему не допустили.

— С этих станется, — проворчал дед, но больше к этой теме не возвращался.

Ближе к Питеру стало оживлённее, но не настолько, чтобы на станциях не было свежих лошадей. Так и доехали до Тосно, где Костя и встрял в приключение с шулерами. Но нет, не мог он смотреть, как нагло и бессовестно пацанов раздевают. Ну и кой-какой прибыток себе. Особенно хороша оказалась кобыла, тут Костя не устоял и свёл её с почтовой станции. Решил дать её кличку Ромашка, потом сократил до Машки. Ну что за прелесть, эти дорожные авантюристы, дарят добрым людям таких замечательных лошадей, деньги и разные документы.

— Откуда у тебя эта лошадь? — наконец окончательно проснулся Романов, когда они остановились у постоялого двора.

— Граф Ракоци, перед тем как бежать, от щедрот своих презентовал. Ну и шубу бобровую. Вона, в возке лежит.

Бывший драгун с завистью посмотрел на кобылу.

— Ох, не по чину тебе такая лошадь, Коська, — вздохнул он, — но хороша, ой как хороша.

— Она у нас будет для представительства, — заявил Константин, — Машкой зовут, ежели чё.

— А остальные мошенники где? — спросил Ефим Григорьевич.

— Сбежали. Перегрызли запоры и сбежали. Такие резвые оказались, что просто жуть. Куда правительство смотрит, ума не приложу.

С утра, после небольшого совещания, разработали план покорения столицы. Для начала заняться традиционной русский забавой — пускать пыль в глаза. Но Костя сформулировал кратко и ёмко — понты дороже денег, иначе Ефима Григорьевича просто на порог не пустят. Да и самим ребятам надо было обновить гардероб, так что Саня с Костей пошли искать нормальных портного и сапожника, заодно подыскать более подходящее место для квартирования, нежели занюханная фатерная изба.

Месили сапогами жуткую смесь мокрого снега, сена и конского навоза, дышали через раз, рассматривая с интересом и брезгливостью будущую Сенную площадь. Возы и телеги с сеном и дровами, австерии и харчевни, погреба возле Морского рынка с напитками самого разного качества, продающимся на месте и на вынос. Здесь же зазывали прохожих в кабаки и притоны весёлые женщины с колечками во рту. Гомон и выкрики мужиков, торгующихся за каждую денгу. Слышен стон, что у нас песней зовётся, пропившихся до последней нитки бражников. Гремели цепи выводимых сюда для сбора подаяния колодников. Всё, как везде, и, в общем-то, всегда.

— Странная позиция властей, — сказал Костя, — тракт из Москвы, а вместо оркестра и ковровых дорожек путника встречает вот это.

— Так исторически сложилось, — ответил Слава, — и теперь уже ничего не поделаешь. Нормальные люди сворачивают на Загородный проспект и в эту клоаку не суются. Может и суются, но не задерживаются.

Все эти столичные красоты производили тягостное впечатление. Ребята вышли к Фонтанке, сквозь заросли тальника полюбовались на неустроенные низкие берега, плюнули и убрались прочь. Мимо землянок и бараков на месте будущего Апраксина двора вышли на Садовую и поплелись в сторону Невской першпективы.

— Ну и цены здесь, спаси и сохрани, — ворчал Ярослав, — да у нас на эти деньги…

— Столица, сэр, — язвил Костя, — да вдобавок недостроенная, с неразвитой инфраструктурой. И эту помойку поэты окном в Европу называли?

— Альгаротти.

— Что?

— Франческо Альгаротти, писака. Petersbourg est la fenЙtre par laquelle la Russie regarde en Europe.

— А по-русски? — потребовал Костя.

— Петербург — это окно, в которое Россия смотрит в Европу. А потом Пушкин переиначил.

Пока портной готовил новые одежды, Костя шалался вместе с Мышом по рынкам и прочим злачным местам, высматривая, как течёт невидимая простому обывателю жизнь. Решал неразрешимую философскую задачу, Демидов наглый такой, потому что везучий, или он везучий, потому что наглый? Но в любом случае надо было превентивно попортить карму этому прожжённому дельцу, иначе, Славка прав, потом придётся бодаться уже с дворянином. Никаких иллюзий насчёт того, что стоит им только мало-мало встать на ноги, как начнутся самого разного рода конфликты, и не обязательно с Демидовым. Без Мыша Костя заходил в питейные заведения, подсаживался к людям. Ставил выпивку и уже скоро стал своим. Кое-где его узнавали и приглашали за стол. Так он впитывал столичные манеры и заводил полезные знакомства. Присмотрел себе будущего клиента, даже дал ему опохмелиться, когда тому было особо тяжко.