Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо - [51]

— Приятель, похоже, что вы вовсе не больны. Просто испытали небольшую встряску. Я вас не порицаю за это. Я сделаю вам всего один укол, чтобы успокоить ваши нервы, и вы будете в полном порядке. Ну, во всяком случае, в таком же, как и любой из нас здесь.

Он приставил к сонной артерии Ханна трубку и нажал на наконечник.

Включилась ультразвуковая игла, и в систему кровообращения новичка была впрыснута успокаивающая смесь. Ханн вздрогнул.

— Пусть отдохнет минут пять, — произнес Квесада, обращаясь к Барретту. — После этого трудности будут для него позади.

Они оставили Ханна в качалке и вышли из лазарета. В коридоре Квесада сказал:

— Этот намного моложе, чем обычно.

— Я тоже заметил. А также и то, что он первый за все эти месяцы.

— Ты считаешь, что там, наверху, что-то не так?

— Пока судить еще трудно. Но я обстоятельно побеседую с Ханном сразу же после того, как он оправится. — Барретт пристально поглядел на невысокого медика и промолвил: — Я давно уже хотел спросить тебя. Как там дела у Вальдосто?

С Вальдосто произошел психический коллапс несколько недель назад.

Квесада держал его под наркотиками и пытался медленно вернуть его к нормальному восприятию действительности. Пожав плечами, он ответил:

— Все по-прежнему. Сегодня утром я вывел его из наркотического транса, но он не изменился.

— Как ты думаешь, он поправится?

— Вряд ли. Там, наверху, его еще можно было бы поставить на ноги, но…

— М-да. Если бы не эти, там, наверху, то Вальдосто не сорвался бы вообще. Тогда не лишай его блаженства. Если он не в своем уме, то пусть хотя бы ему будет приятно.

— То, что случилось с Вальдосто, на самом деле мучает тебя, Джим? Это правда?

— А как ты думаешь? — Глаза Барретта на мгновение сверкнули. — Он и я были вместе почти с самого начала. Когда партия начала организовываться, когда все мы были полны идей и идеалов, я был координатором, а он простым террористом, швырявшим бомбы. В нем столько накипело, что он был готов уничтожить любого краснобая, придерживающегося надлежащей линии. Мне приходилось успокаивать его. Понимаешь, когда Валь и я были совсем молодыми парнями, у нас была общая квартира в Нью-Йорке…

— Ты и Валь никогда не могли быть молодыми парнями одновременно, напомнил Квесада.

— Не совсем, — поправился Барретт. — Ему было, наверное, восемнадцать, а мне чуть за тридцать. Но он всегда казался старше своего возраста. И у нас была эта квартира на двоих. Туда заходили девушки, много девушек. Иногда они жили у нас несколько недель. Хауксбилль тоже нередко заходил туда, сукин сын, только мы тогда еще не знали, что он работает над чем-то, что всех нас по сути отправит на тот свет. И Бернстейн. Мы сидели ночами напролет, потягивая дешевый самодельный ром, и Вальдосто строил проекты организации террористических актов, и мы затыкали ему глотку, а потом… — Барретт нахмурился. — Ладно, пошло все это к черту. Прошлое мертво для нас. Скорее всего, и для Вальдосто это тоже было бы лучшим выходом.

— Джим…

— Давай о чем-нибудь другом, — сказал Барретт. — Что там у Альтмана?

Лихорадка прошла?

— Он конструирует женщину.

— То же самое сказал мне Чарли Нортон. Что же он использует? Тряпье, кости?

— Я дал ему разные ненужные химикалии. Пусть подурачится. Выбирал в основном по их цвету. Он достал несколько позеленевших медных деталей, чуть-чуть этилового спирта, сульфата цинка и немного других предметов, наскреб почвы и набросал все это в груду мертвых моллюсков. Из этой слизи он лепит то, что, как он утверждает, является женским телом, и ждет, когда в него ударит молния и вдохнет жизнь.

— Другими словами, — заключил Барретт, — он чокнулся.

— Я думаю, во всем этом нет ничего опасного. По крайней мере, он больше уже не пристает к своим друзьям. Насколько я помню, ты считал, что он долго не протянет.

— А сейчас разве лучше? Если мужчине нужен секс и он может найти добровольных партнеров здесь, то меня это не касается, пока это никого не оскорбляет в открытую. Но когда Альтман начинает лепить женщину из какой-то грязи и гнилой плоти моллюсков, это означает, что мы его потеряли навсегда. И это очень плохо.

Квесада опустил глаза.

— Мы все придем к этому раньше или позже.

— Я пока еще держусь. И ты тоже.

— Дай нам срок. Я здесь всего лишь одиннадцать лет.

— А Альтман всего восемь, — ответил Барретт. — Вальдосто и того меньше.

— Некоторые ломаются быстрее других, — заметил Квесада. — А вот и наш новый товарищ.

Ханн вышел из лазарета и присоединился к ним. Он все еще был бледен и взволнован, но страх в его глазах исчез. «Он начал, — отметил про себя Барретт, — приспосабливаться к немыслимому».

— Я невольно подслушал часть вашего разговора, — сказал Ханн. — Здесь много психических заболеваний?

— Некоторые никак не могут найти для себя какое-нибудь занятие, имеющее смысл в этом мире-лагере, — сказал Барретт. — Их пожирает скука.

— А какие здесь есть занятия?

— У Квесады — его врачебная деятельность. У меня — административные обязанности. Несколько наших товарищей изучают жизнь моря, выполняя подлинные научные исследования. У нас здесь есть газета, которая выходит время от времени, ее подготовкой заняты еще нескольких человек. Затем рыбная ловля, трансконтинентальные переходы. Но всегда находятся люди, позволяющие себе впасть в отчаяние, и они ломаются. По-моему, сейчас здесь примерно тридцать-сорок подлинных маньяков, а всего нас в лагере сто сорок.