Трое сыщиков, не считая женщины - [66]

— В чем — в этом? Что было покушение?

— Не иронизируй. Во-первых, из окон квартиры Свентицких двор не виден, они выходят на улицу. Увидеть или услышать, что происходит в переулке, она не могла. Во-вторых, безотчетная тревога — тоже вещь весьма сомнительная. В-третьих, на месте покушения действовала оперативная бригада, и оба муровских опера были в штатском. Она же говорит, что расспрашивала милиционера в форме.

— То есть привирает? — уже более заинтересованным тоном уточнил Александр Борисович.

— Мягко говоря, да.

— Курить хочется.

Супруги разговаривали в гостиной, а курить у Турецких было принято исключительно на кухне, не в комнатах. Они перешли туда.

— Понимаешь, Ириша, твой пикантный рассказ в высшей степени интересен. Только, сама посуди, какое отношение он имеет к расследованию? Жена изменяет мужу — эка невидаль. Ты удивишься, но такие случаи бывают, я о них читал и слышал. Или ты думаешь, это любовник стрелял в генерала?

— Нет, я-то как раз этого не думаю. Это думает военная прокуратура.

Забыв про иронию, Турецкий уставился на нее с таким недоумением, что Ирина поторопилась объяснить:

— Понимаешь, в то утро Свентицкая была дома, а потом ей позвонили и сказали про покушение на мужа. Кто это мог сделать?

До Александра Борисовича дошел ход мыслей жены. Действительно, если бы позвонили из госпиталя, зачем Наталье Викторовне это было скрывать и рассказывать про милиционера в переулке? Значит, позвонил ей скорей всего водитель. Его же она не хочет упоминать, потому что между ними близкие отношения. Отсюда становится понятно отсутствие алиби у Алферова на второе покушение. Видимо, он ночевал у Свентицкой, однако, как порядочный человек, не хочет ее выдавать.

— Дурацкая ситуация. Непонятно, что делать с сержантом. Он все равно не признается.

— Не признается, — подтвердила Ирина Генриховна. — А вот она — признается.

— Если пытать на дыбе раскаленными щипцами.

— Нет, сделает это добровольно.

— Из какого гороскопа ты это узнала? — насмешливо спросил Турецкий.

— Если бы я ходила на курсы астрологии, тогда бы ничего не знала. А как психолог понимаю, что женщина предпочтет самый унизительный позор, чем станет подвергать опасности не то что любимого, а даже просто нравящегося ей человека. Безусловно, прежде помучается, доведет себя чуть ли не до инфаркта, а потом — головой в омут — признается. Поэтому со дня на день Свентицкая в какой-то форме найдет возможность сделать чистосердечное признание, чтобы вызволить Алферова из беды.

— Твоими устами да мед бы пить. Дело в том, что мы, в «Глории, уверены в невиновности сержанта. Поэтому нам все равно придется чикаться со своими версиями, на которые мы уже нацелились. Алферовскую мы даже не собираемся рассматривать, так что подтверждение его алиби нам никакого облегчения не дает. Оно только усложнит работу военной прокуратуры. Да и тебе признание Натальи Викторовны, если таковое произойдет, очень даже невыгодно.

Жена оторопела:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, милая моя, что если твои блестящие выводы подтвердятся, я прикажу, чтобы у сотрудников «Глории» не было с тобой никаких контактов. Иначе на волне первого успеха ты настолько увлечешься следовательской работой, что забросишь дом, перестанешь готовить, начисто обо всем забудешь. В результате я буду ходить вечно голодный, в нестираных рубашках, носках разного цвета и злой. Поэтому ее чистосердечное признание — не в твоих интересах, — закончил Турецкий свой иронический монолог, произнесенный им с самым серьезным видом. — А пока ты еще дееспособна, давай пообедаем. Потом я поеду в «Глорию».

Перед уходом Александр Борисович, привычно раскрыв наугад «Старика и море», прочитал: «Вот теперь они меня одолели, — подумал он. — Я слишком стар, чтобы убивать акул дубинкой. Но я буду сражаться с ними, покуда у меня есть весла, дубинка и румпель».

Приехав в агентство, Турецкий застал там Плетнева. Антон уже сервировал стол: разные салаты в полиэтиленовых ванночках, нарезка колбасы и сыра, зеленый лук, хлеб, водка. Увидев эти продукты, Александр Борисович с притворным ужасом схватился за голову:

— Ну что же ты меня, величайшего гурмана всех времен и народов, не предупредил! Если бы я знал, что тут такой роскошный стол, неужели, ты думаешь, стал бы есть дома приготовленные женой баклажанную икру, свеклу с орехами, рассольник и отварного судака под соусом «орли»! Да никогда в жизни!

Тут же появился Щеткин. Он-то как раз был голоден и обрадовался даже такой еде. Коллеги выпили, закусили, после чего приступили к делу. Оба подробно доложили Турецкому, что удалось выяснить за время его отсутствия.

— Насчет рейдеров заместитель Свентицкого, очевидно, прав на все двести процентов, — согласился Александр Борисович. — Нужно действительно срочно предупредить регистрационную контору, чтобы готовились к возможному приходу мазуриков и сразу сообщили об этом нам. Относительно моей приволжской одиссеи — уголовщина вокруг музея налицо, но исключительно регионального масштаба, до Москвы руки вряд ли доходили. Нам остается сосредоточиться на военной линии.

— Завтра я хочу съездить к Вертайло, — сказал Щеткин.