«Трое на качелях» и другие пьесы - [13]
Капитан. Например?
Промышленник. Например… например никто из них не может вспомнить, с какой стати они отправились в этот круиз и почему оказались на борту лайнера одни, без жен или мужей, без родственников и друзей. И даже, каким образом они попали на корабль. Правда, один из пассажиров с трудом припомнил, что до того, как подняться по трапу, он с высокой температурой находился дома в собственной постели… Вероятно, выздоровел, сказал он, и наверное… да нет, не наверное, а точно, он отправился в круиз восстанавливать здоровье. Он даже вспомнил, как врач ему так и сказал: как только сможете встать, сразу же на корабль и в тропики! Вроде все ясно, на что-то не так, какие-то нестыковки, провалы в памяти: помнит постель… потом корабль… А что было посредине? Еще один, наоборот, все прекрасно помнит, или, по крайней мере, ему кажется, что помнит. Помнит, как отправился в банк снять деньги со счета. Скорее всего, на тот же круиз. Помнит, когда он был уже у выхода, в банк ворвались грабители. Он столкнулся почти нос к носу с одним из них. Тот направил на него автомат и приказал молчать и не двигаться. И тут разразился самый настоящий ад: в банк нагрянула полиция, началась перестрелка, он, видимо, от страха потерял сознание и, начиная с этого момента, ничего не помнит. Кроме того, как поднимался на корабль, а как у него оказался, кто его к нему доставил, так вспомнить и не смог.
Профессор. Я понял.
Капитан. Это вся история? И о чем она?
Промышленник. О мертвецах! Неужели не понятно? Они все умерли! Это была смерть! Так умирают. Последнее отчетливое воспоминание, затем странный провал… бездонная пустота, а дальше корабль…
Капитан. И после такого, маньяк у вас я?
Промышленник. Но не я же! Эта история целиком выдумана автором пьесы. Но кто с достоверностью может сказать, как происходит переход из этого мира в тот? А если это похоже на то, как написал автор? Если именно так, а не иначе?.. Человек по воле странных обстоятельств оказывается в странном месте, в компании других странных людей, ждет кого-то, кто опаздывает, а, может быть, вообще не должен появиться. Вокруг них никого, город пуст, словно вымер. Атмосфера нервная, напряженная, все цапаются из-за ерунды, дергаются, рассказывают идиотские истории… Потом, вдруг, какая-то странная абсолютно необъяснимая ассоциация, едва уловимое воспоминание, догадка, предположение…
Профессор. Я вас понимаю.
Капитан. А я что-то не въехал.
Промышленник. Покойники… А что если и мы сейчас как те, на корабле, находимся в стадии перехода от жизни к смерти, и нам не остается ничего иного, как только осознать это и умереть? Разве такого не может быть? Чем тогда объяснить страшную нервозность, которую мы испытываем?
Капитан. Лично я абсолютно спокоен.
Промышленник (продолжая мысль). Быть может, это последняя отчаянная попытка жизни самоутвердиться, воспротивиться смерти?
Капитан. И чем все, по-вашему, кончится?
Промышленник. Кто его знает? Наверное, нас медленно поглотит облако беспросветного мрака… в нем мы и заснем один за другим… вечным сном! (Профессору). А знаете, я представил себе все это, и мне даже полегчало. На душе стало спокойней, словно выпил настой ромашки. Видимо, всего и нужно-то было – понять, что с нами, смириться с неизбежным… и умереть. И правда, все, что меня тревожило, куда ушло, далеко-далеко… Вы конечно, найдете свои рациональные объяснения моего состояния и обрушитесь на меня со всей силой вашего сарказма…
Профессор. Боже упаси! Даже не подумаю!.. Хотя… вот вы сказали: «нас медленно поглотит облако беспросветного мрака… в нем мы и заснем один за другим». Но сейчас на часах девятнадцать тридцать, по всем правилам – время наступления темноты, а если, как сообщали, учения продлятся всю ночь, я, уверяю вас, засну точно. Других, более или менее рациональных возражений по поводу вами сказанного, у меня нет. Скажу больше, именно мой рационализм не позволяет мне высказываться на поднятую вами тему. Что я могу знать о смерти? Я ее и видел только со стороны живых. Откуда мне знать, как она выглядит изнутри? Как я могу доказать, так ли обстоит дело, как вы сказали, или нет? У мня нет никакого опыта в этой области, и если я, действительно, умираю, то это – впервые в жизни. Так что, не вижу оснований серьезно заморачиваться по этому поводу. Лично я пришел сюда забрать гранки моей книги. Вот она-то для меня значит намного больше. Но только для меня живого. Посмертная слава, конечно, вещь прекрасная, но, как говорится в таких случаях, чем позже, тем лучше! Ну, а по поводу того, что мы все умерли… поскольку я не имею возможности доказать обратное, скажу: поживем – увидим! Завтра утром, как только закончатся учения, сюда придет редактор издательства и скажет мне: дорогой Саппонаро – с двумя «п» – вот ваши гранки, вычитайте их, и я уйду отсюда, внесу правки, верну гранки редактору, моя книга выйдет тиражом в двадцать тысяч экземпляров, и будет моментально распродана, и я отправлюсь в шикарный круиз по Карибскому морю, на шикарном белоснежном лайнере без каких-либо странностей, и, не исключаю, что в компании с роскошной блондинкой, и тогда, дорогой мой друг, как бы вас не звали, я не поленюсь послать вам премилую открытку, где напишу: огромный привет с Кариб записному черному магу, полоскателю мозгов и вешателю лапши на уши! Ха-ха-ха!
«Просторное помещение, похожее на элегантный салон роскошной фирмы, гостиничный холл или нечто подобное. В глубине помещения широкое окно, выходящее на город. Кресла, бар-холодильник, удачно отделанный под интерьер, столик с журналами, служебная конторка или стойка – чье-то рабочее место. Три входных двери: одна боковая справа, другая боковая слева, третья – воображаемая, расположена на просцениуме и обращена к зрительному залу. Четвертая, которую тоже хорошо видно публике, ведет в ванную комнату с туалетом.
Открывается номер небольшим романом итальянского писателя, театроведа и музыкального критика Луиджи Лунари (1934) «Маэстро и другие» в переводе Валерия Николаева. Главный режиссер знаменитого миланского театра, мэтр и баловень славы, узнает, что технический персонал его театра ставит на досуге своими силами ту же пьесу, что снискала некогда успех ему самому. Уязвленное самолюбие, ревность и проч. тотчас дают о себе знать. Некоторое сходство с «Театральным романом» Булгакова, видимо, объясняется родством закулисной атмосферы на всех широтах.