Трое из Кайнар-булака - [9]

— Береги ноги, парень. У Султана они, как железо. Изматывай его на расстоянии.

Артык хорошо знает цену такого рода советам. Их, как правило, дают те, кто уже испытал горечь поражения. Он и сам не раз становился таким «советчиком», а потом, спустя некоторое время, разбирая причины своего поражения в спокойной обстановке, приходил к выводу, что давал их неправильно, что причина победы соперника кроется совсем в другом, а в чем именно — не успел разобраться.

Выкрики чагатаев в какое-то мгновенье, кажется, отвлекли его внимание от противника, он расслабился, и это мгновение оказалось для него роковым. Султан стрелой метнулся к нему, и не успел Артык опомниться, как стальная — так ему показалось — нога подсекла его ногу под коленом, и он рухнул, как дерево, на зеленую траву поляны. По правилам кураша не положено дважды вступать в борьбу, и Артык, низко опустив голову, молча вышел из круга. Ему было стыдно. Никому не сказав ни слова, он растаял в кромешной тьме улицы. Пулат было рванулся за ним, но какая-то сила удержала его на месте. В этот момент он сам себе показался конем, привязанным к колу. Подавив нахлынувшее волнение, он заменил брата в кругу.

Он так же, как и Артык, начал ходить по кругу и чувствовал, что каждый шаг наливает его мускулы силой, а вместо волнения приходит спокойная рассудительность и воля. Он решил победить, победить во что бы то ни стало. И эта мысль пронизала все его существо, собрала в одно целое — неизмеримый и непонятный пока что для него самого — сгусток энергии. Тактика Султана, стремящегося сойтись с ним поближе, успеха не имела — Пулат держался на расстоянии, одновременно изматывая того в непродолжительных схватках руками. Пулат не помнит, сколько времени они ходили вот так по кругу, но помнит, как, улучив мгновенье, он вцепился в бельбог противника, высоко приподнял его над собой и, швырнув на траву, словно тигр на добычу, бросился сам, чтобы пригвоздить его на обе лопатки. Тело Султана упало на землю, как мешок с мокрым песком. Настал черед уныния у кунградов. А старикашка продолжал орать:

— Чагатаи — вот кто настоящие орлы! Они любого победят! А кунграды… Все вы видели их палвана… Ему разве что свою доблесть возле казана показывать…

— А кто же вы, ота? — спросил его Пулат, вытирая пот со лба.

— Туркмен, сынок, туркмен. Но я все время прожил в кишлаке узбеков, так что хорошо знаю ваши обычаи.

— По-о-ошт! По-о-ошт! — послышалось из-за поворота, и через минуту, мимо шарахнувшейся в сторону толпы, пронеслось несколько всадников на взмыленных конях.

— Проклятье! — воскликнул им вслед старик не очень громко, видно, боясь, что за это может влететь. — Повеселиться людям не дадут!

— А чего они носятся, как угорелые? — спросил у него Саттар.

— Выполняют важные поручения светлейшего, сынок, о которых нам не положено знать.

— Каков он из себя, светлейший?

— Не видел. Нашему брату бедняку не дано видеть его, чтобы не сглазить. Я видел только, сколько баранов бек прирезал в честь эмира. Целую отару!

Пулат и его друзья вернулись к своим. Костер еле тлел, а люди спали. Среди них он не заметил Артыка. Не спавший Сиддык-бай приподнял голову.

— Что видели-слышали, молодцы? — спросил он шепотом.

Саттар вполголоса рассказал ему о событиях вечера, о том, как опозорился Артык и как отличился Пулат, отомстив за брата. Потом спросил:

— Долго мы здесь будем, бай-бобо?

— Велено ждать, — ответил тот и, помолчав, добавил: — Там сейчас не до нас, бек в честь светлейшего дает зиёфат. А где Артык?

Пулат пожал плечами. Спросил:

— Может, поискать его, отаджан?

— Не надо. Ложитесь-ка спать. Придет он. Неприятно, конечно, уступать в силе, но без этого не рождается джигит.

— В силе мой брат никому не уступит, — сказал Пулат, — он просто ошибся чуточку. Этот кунград слабее мыши, но хитрее лисы!

— Учти, сын мой, — произнес бай, вздохнув, — хитрость тоже сила. Иногда она приносит больше пользы, чем сила Рустама или хазрета Али…

Шли дни… Отряд Сиддык-бая, как и сотни других из кишлаков бекства, проводил их в безделии, изредка выполняя мелкие поручения эмирских военачальников. По слухам, наводнившим Байсун, русские, вышедшие из Карши, задержались в пути, ожидая подмоги из Келифа. Насколько эти слухи были достоверными, никто не знал, но уже то, что те не появлялись пока, вроде бы подтверждало их.

Мужчины из близлежащих кишлаков, а также из тех, чьи дороги были открыты, с разрешения начальства уезжали на день-другой к себе за провизией и чтобы повидать близких. А Кайнар-булак был уже отрезан от Байсуна глубокими снегами, и попасть туда теперь можно было только поздней весной, когда в долине отцветет миндаль. Поэтому кайнарбулакцев по распоряжению бека содержали байсунцы.

Прошло около двух месяцев, как они уже жили в Байсуне. Жизнь в нем текла, как и в первый день их прибытия, суматошно и, казалось, беспорядочно. Носились гонцы, пылали костры, то там, то тут собирались молодые на кураш, а ночи становились все прохладнее и прохладнее. А однажды, выйдя из юрты, в которой они теперь обитали, Сиддык-бай увидел, что земля покрылась тонким слоем снега, легкого и пушистого. «Вот и зима пришла, — подумал он, — а мы все ждем боя с гяурами!»