Трое и весна - [4]

Мы медленно пошли обратно.

— Откуда берётся? — отозвалась тётка Насташа. — Они такие от рода, от корня. Отец его при панской Польше был полицаем, и сын его по той же дорожке пошёл.

— А не могли они и до почты добраться, письма выкрадывать? — вдруг напряжённо спросил Андрей. — Пять треугольников я послал матери, два вам, а ни одного, говорите, не получили.

— Не получили, — вздохнула тётка Насташа. — Могли, ироды, и перехватить. Не только нам, никому с фронтов писем нет, только похоронки приходят.

— Эх, если б нам сейчас каждому по автомату да по нескольку гранат и знать туда дорогу, мы бы им показали гуся жареного! — шофёр сжал кулаки.

Вернулись. Тревога обступила нас со всех сторон. Что же делать? На четверых — один автомат. Против целой банды…

А мама Андрея с тётей Насташей плачут, места себе не находят.

— Вот и навестил мать, Андрюшенька, — почти стонет тётка Юстина. — На погибель свою и своих товарищей прибился к хутору. Чтоб им, иродам проклятым, руки покорчило и судорогой свело, чтоб они в гиблом болоте потопли.

Вижу: и мои попутчики сникли, повесили головы. Нет, нельзя вот так сидеть! Нужно что-то придумать. Может, попробовать вернуться обратно, на просёлок? На улице потеплело, снег тает. Глядишь, за ночь машины проторят дорогу, и, возможно, уже какой-нибудь «студебеккер» прорвался. Не может фронт жить без подкрепления, и не все машины по главным дорогам пускают, чтобы не приметили их самолёты-разведчики. Сказал об этом товарищам. Они взбодрились немного. Вышли все на улицу.

Остановились в начале улицы, ведущей к просёлку, повернулись к шофёру, ждём, что он скажет. А он посмотрел внимательно, сквозь зубы выругался.

— Не пойдёт машина в гору в такую гололедицу, — сказал он наконец. — Только пупы надорвём.

Да, ему виднее. И все же, что делать?

— Да чего вы с этой машиной носитесь как с писаной торбой? — досадливо машет рукой тётка Насташа. — Это же не живой человек, а железо мёртвое. Пусть ею подавятся бандиты. Сядут на неё пьяные и разобьются. А вам новую дадут, вы же не виноваты, что в такой переплёт попали.

— Что-о? — вдруг вскинулся шофёр, будто его муха укусила, — Машину бросить? Бандитам? Да вы что?

Он смотрел на тётку Насташу, а обращался к нам. Мы молчали. А правда, разве есть другой выход? Дарить машину бандитам, конечно, мы не собираемся, сожжём её вместе со снарядами. На куски разнесёт. Постой, постой, сержант, но ведь совсем рядышком хата Андрюшкиной матери… И другие хаты… Так что же делать? Погибать вместе с машиной?

Наверно, не один я так думал. Вон Каратеев пошёл к хате. На ходу бросил шофёру:

— Вот и оставайся, если машина тебе дороже жизни.

Андрей пристально смотрит на меня. И в темноте я угадываю его немой вопрос: и мне брать шинель? Вместо ответа тоже иду за Каратеевым.

Шофёр выбежал вперёд, загородил нам дорогу. И жалобным, просительным голосом сказал:

— Товарищи, ребята, я тоже хочу жить! У меня отец и мать дома, девушка Тоня ждёт… Но поймите — не могу я бросить машину! Что мне командир скажет, что мне в роте скажут?

Мы остановились. Он прав. Однако машину на горбу не понесёшь. Вот упрямец! Погибнет ни за понюх табаку. Конечно, мы не собирались оставлять его.

— А ты хочешь, чтоб мы все полегли возле твоей машины? — бросаю раздражённо. — Если есть идея, говори быстрее! Время ведь не ждёт, вот-вот бандеровцы нагрянут!

Мы останавливаемся напротив двора Андрюшиной матери. Шофёр молчит, вертит головой во все стороны.

— Есть, есть! — тонко вскрикивает он, — Видите, улица эта под уклон идёт, наверно, к какому-нибудь селу выведет. Может, попробуем, толкнём машину?

— А бандиты что, не найдут нас в том селе? — говорю сердито, терпению моему приходил конец.

Шофёр сник, махнул рукой, нахмурился, побрёл к грузовику, черным призраком застывшему посреди улицы; казалось, он прислушивался к нашему разговору.

Шофёра схватила за руку тётка Юстина:

— Ты дело говоришь, сынок! Езжайте, езжайте туда, дети! Там в селе Зелёном крепкая самооборона, не то что у нас. В четверг они отогнали бандитов. В лощину скатитесь быстро, как на санях. Мы с Насташей подтолкнём вашу машину, соседей позовём.

Мы переглянулись. В самом деле, мысль.

— А вы, мама? — тихо спросил Андрей. — Вы с нами? Вам нельзя оставаться. Кто-нибудь донесёт бандитам.

— Обо мне ты не беспокойся, сынок, — махнула она рукой. — Вот как подтолкнём вашу машину, пойду к Насташа, пересижу у неё. А кто видел, что сын ко мне приезжал? Было уже темно, когда вы подъехали. Во двор не въезжали, а следы на улице снегом забросаем.

Соседей мы не стали звать: вдруг кто-нибудь из них ненароком обмолвится? Тронулись. Немало снега растаяло, по улице проехало несколько саней, сделали кое-какой след, но все же мы почти окончательно выдохнулись, пока вытолкали машину за хутор.

Толкали машину — под гору она шла легче, — и все время оглядывались: не гонятся ли бандиты? Спокойно белел снег, спал хутор, разве что изредка сонно лаяла собака. Долго на околице виднелись две тёмные фигуры — это стояли мать Андрея и тётка Насташа.

4

В селе завязли возле первой хаты. В этом месте дорогу пересекал настоящий снежный вал, снежная баррикада. Уж не оборонцы ли, о которых вспоминала тётка Юстина, набросали этот вал? О самообороне наслышался, пока лежал в госпитале. Во многих сёлах Западной Украины местные жители организовали отряды для защиты от бандитов-бандеровцев.