Бух! — она свалилась в канаву, еще пересечь густой кустарник со звериными тропами, и тогда она сможет разглядеть. Словно беззвучные нетопыри, стайкой вылетели из мглы косули. Синтия вжимается в песок канавы, пока воздух над ее головой вспарывают козьи ноги. Животные, высоко взбрыкивая, пересекают канаву, далеко светят белые зеркальца на их задках и растворяются во тьме луга, словно легкие мазки светлой краски. На кусте перед ее глазами только недвижный ярко-желтый листок. Синтия тотчас вскакивает и выбирается на желтую траву, которая вспыхивает оранжевым в темноте. Она останавливается, черная точка на краю болота, и подставляет лицо, пытаясь уловить тот ветер издалека.
Вон, вон еще один выбежал, крой, пали! — говорит сидящий сзади сидящему впереди, и ствол напрягается. Когда он выстреливает, Синтии кажется, будто ей кто-то из большого далека задал два вопроса. Она удивленно смотрит на свой живот и не может ответить сразу. Меня зовут Синтия. Затянем трижды стожалостную, говорит дед. Я не могу, кричит она и валится ничком на землю. Все закружилось в бешеном танце, дед стучит кованым каблуком по полу так громко, что гремит весь дом, а она не может, она босиком выбежала на порог остудить свою миску супа. Брат тянет миску к себе, она падает и разбивается в черепки, в пальцах застревает капуста. Ай, Вилнис! Я вам новый порог отлил, и теперь я ухожу. Правда, это было позже. Такая вдруг наступает глубокая тишина, слышно, как громко задышала собака, потом замерла. Слетает тень ребенка, ма-ам, зачем нам все время идти, посмотрим тишину!.. А она все не может и не может ответить, ну что это за вопрос, от него больно. Сердце заходится все быстрее и быстрее, музыка все громче, трижды стожалостную споем, трижды стожалостную без слов, кричит дед и ужасно хохочет над своей шуткой, сердце гулко бьет вместе с их шагами по мерзлой земле, когда они подбегают посмотреть, кого подстрелили, и потом бросаются прочь, крича друг другу — ну и дерьмо, это же человек! Давай, сваливаем, живо!
Ее зовут Синтия, кто-то разрезал ее пополам, и из нее на эту мерзлую землю толчками выливается кипяток. Она не хочет отдавать и пытается пальцами удержать в себе, но все вокруг уже закипело от ее жара, мгла шипит и пеной стекает на ее губы, и обожженные пальцы отступаются. Вдоль всего шоссе желтые поля, где песок без предупреждения переходит из желтого в черный, из черного в желтый, и так без конца и без края, потому что все вокруг охвачено густой мглой.
Споем трижды стожалостную, говорит дед и разгибает спину.
