Тритогенея Демокрита - [26]
— Ты собрался кого-то проучить? — спросила его Клита, когда он обрубал на ветке сучья.
— Да! — засмеялся он в ответ. — Но еще не решил, кого.
— Проучи Алкибию, — сказала Клита.
Он не понял, на что она тогда намекала.
Вдоль городской стены он спустился к самому морю и остановился, пораженный необыкновенной тишиной, царившей в природе, абсолютной гармонией покоя и света. Море можно было сравнить с небом. Трудно было отличить море от неба. Простор как бы удвоился, умножилось пространство, свободное для полета, проницаемое для света. Берег — словно конец земли, ее последняя кромка. Дальше — бездна. Берег и все, что было на нем, будто затаили дыхание в восторге перед этой сопредельной голубой бесконечностью. Демокрит невольно сделал шаг назад, так реально было ощущение великой грани, за которой — только свет. Если зрелость движения — покой, то вот вершина этой зрелости — миг между выдохом и вдохом, редчайшее равновесие. Потом он услышал крик летящей чайки и стал искать ее взглядом в накаляющейся синеве. Потом за его спиной раздались шаги, он оглянулся и увидел человека, несущего корзину с рыбой.
Повеял ветерок, и на поверхности моря появилось пятно ряби. Из-за стены донеслись человеческие голоса: бранились мужчина и женщина, заплакал ребенок, закричал где-то горластый петух, и сразу несколько других отозвались на его крик. Удоды, живущие в щелях между камнями, вылетели, словно сговорившись, целой стаей, похожие на больших пестрых бабочек. Мир миновал счастливую точку покоя и гармонии, великий вихрь вновь захватил его — и вот уже все движется, все шумит. Распад и становление, мужание и одряхление, рождение и смерть — две мощные руки бытия встряхивают космос. Время мчится вперед. И уже кажется, что этой погоне за новым совершенством не будет конца… Все течет! Все течет! Но о чем же плакал великий Гераклит?
Различны состояния земли и неба. Есть среди них те, что рождают печаль: когда тучи несутся над самой землей и льет дождь, когда все увядает и лишается цвета жизни, когда среди дня темно, когда ветер гонит пыль и ломает деревья, когда птицы падают с неба от холода, когда море гудит неумолчно и выбрасывает на берег обломки кораблей…
Есть среди них и те, что рождают радость: когда солнце поднимает своим теплом бесчисленные всходы и раскрывает почки на деревьях, когда утром поют птицы и роса сверкает на листьях, когда по тихому звездному небу плывет светлая луна, когда в спокойной морской воде отражаются облака и белые паруса мирных кораблей, когда ароматный дождь утоляет жажду плодоносной земли, когда над всей землей струятся запахи созревших фруктов и виноградной ягоды…
Буря, гроза, извержение вулкана, затмение солнца, землетрясение — мрачные явления природы. Они возбуждают страх.
Все состояния природы суть образы, которым люди придают божественный смысл, видя в них знаки, которые подает им то или иное божество, чтобы предсказать их судьбу.
Печальные, радостные и грозные образы предсказывают печаль, радость и беду. В этом есть смысл, потому что многое в судьбах людей зависит от природы. Но сама природа творит эти состояния не произвольно, а по необходимости. Нужно научиться предвидеть эти состояния земли и небес, чтобы избегать их вредных влияний и умножать полезные… Философия умножает радость. Но почему плакал Гераклит?..
Он поднялся в город, долго бродил по базарной площади, где бойко шла торговля всем, что принес абдеритянам щедрый месяц аполлоний>41 и привезли купцы, счастливо возвратившиеся из Персии и Египта до начала осенних ветров. Здесь он не встретил никого из знакомых и никто не заговорил с ним — все были заняты делом: торговцы торговали, покупатели покупали. Зерно, фрукты, чеснок, мед, орехи — все продавалось и покупалось в больших количествах, как это всегда бывает в канун осени, когда продукты заготавливаются впрок. Потом придет черед вина и оливкового масла, а с холодами — мяса откормленных животных и птиц.
Площадь многоголосо шумела и была пестра от одежд, товаров и лиц, как летнее медоносное поле.
Хорошо быть среди людей, увлекаться их обыденными чувствами и заботами. Легко быть среди людей. Легко принимать и отдавать из рук в руки, с языка на язык. Делать это неустанно, беспрерывно, привычно, растворяясь в общей суете, не предаваясь размышлениям, принимая общее мнение за истину, общее желание возводя в закон и обсуждая, обсуждая, обсуждая поступки… других людей, насыщаясь базарными новостями, которые не долго задерживаются в душе. Так живет толпа. Легко жить в толпе. Сладко умереть в толпе — среди гомона, криков, беготни, не успев ни о чем подумать, не припомнив ничего из прожитого, не завещав будущим поколениям ни одной новой мысли. Отлететь, как лист среди других листьев, под холодными птичьими ветрами>42.
И надо ли мечтать об иной судьбе? Не гордыня ли говорит в нем? Нет, не гордыня. Чтобы принести в дом пищу, надо выйти из дома. Чтобы принести людям знания, надо выйти из толпы, потому что толпа — не просто много людей, но образ бездумной жизни. Вот почему, взирая на нее, плакал великий Гераклит. Он печалился о бессмысленно гибнущих душах. И если правы египетские жрецы и Пифагор, утверждающие, что души умерших людей переселяются в животных, то вот откуда в лесах так много муравейников — это обиталище душ людей толпы.
