Повесть
Галине Сергеевне Домбровской посвящаю
Есть имена, с которыми связано начало человеческих дорог в науку, в искусство, в поэзию. К ним принадлежит имя Демокрита, древнегреческого философа, который первым сказал, что мир состоит из атомов, несущихся в буйном созидающем вихре и образующих все. В мире нет произвола, говорил он, им управляют законы. Истина — есть точное знание законов и не зависит от того, согласны мы с ней или нет.
Эти принципы, высказанные Демокритом около двух с половиной тысяч лет назад составляют и теперь основу всякого научного знания.
К. Маркс называл Демокрита первым энциклопедическим умом среди греков, В. И. Ленин — наиболее ярким выразителем материализма в древности.
«Тритогенеей», то есть дарующей нам три плода, три способности: способность хорошо мыслить, способность хорошо говорить и хорошо делать, называл Демокрит философию, мудрость.
Сама жизнь Демокрита — пример для многих.
У фракийского купца Дамасиппа было три сына. Старшие сыновья посвятили свою жизнь тому, чтобы разбогатеть, третий же истратил все свое состояние на поиски знаний. Богатство старших исчезло, рассеялось, а богатство Демокрита осталось и приумножается. Имя ему — наука.
Жизнью своей Демокрит доказал, что является истинной ценностью, а что — ложной, что вечно, а что тленно, что достойно и что недостойно человека.
Демокрит сравнивал душу с огнем. И в ком больше огня, говорил он, в том больше жизни, в том больше света, ума. И не надо жалеть трудов на возжигание духовного огня в себе и других.
Ради этого написал я повесть о Демокрите.
Автор
Что мне сказать о Демокрите?
Кого можно сравнить с ним, сравнить не только по обширности ума, но и по величию души? Ведь он дерзнул так начать:
«Это я говорю обо всём».
Цицерон
орабль Фавбория входил в бухту при попутном ветре. Синева неба обильно пролилась на море и на землю. Сквозь нее просвечивали красные крыши и белые стены храмов на агоре
>1 Абдер.
«Густая синева воды, пенящаяся синева волн, дрожащая синева дальних берегов, ослепительная синева неба — столько синевы! Не удивительно, что фракийцы голубоглазы», — подумал Демокрит, хотя чувства его были наполнены другим, и это другое вылилось в слова:
— И все же родная земля! И все же есть счастье в возвращении!
Но и после этих слов трепет в душе не унялся, трепет или томление, сладкая тягость, затрудняющая дыхание. Он так пристально вглядывался в красные и белые пятна тонущих в мареве храмов на родном берегу, что из глаз потекли невольные слезы. Из голубых глаз голубые слезы — так плачут фракийцы.
Восемнадцать лет он провел на чужбине — у персов, египтян, вавилонян… Разговаривал на варварских языках. И уже оставалось мало надежды на возвращение. Но люди брата Дамаста разыскали его и взяли на корабль. Теперь его глаза видят очертания знакомой бухты, на берегах которой раскинулся его родной город Абдеры. Городом глупцов называют его высокомерные афиняне, кичащиеся своей мудростью. Щедрым нарек его грозный персидский царь Ксеркс, гостивший некогда в доме Дамасиппа — отца Демокрита. Милым сердцу называл его в долгих скитаниях Демокрит.
И вот он перед его глазами — город милых и щедрых глупцов, город голубоглазых фракийцев, земля, где покоится прах его родителей, давших ему жизнь в год 79-й Олимпиады>2, и где живут его старшие братья, Дамаст и Геродот. Город, который отныне станет обладателем мудрости мира…
Демокрит оглянулся, желая убедиться в том, что люди Фавбория уже вынесли на палубу его ларь.
В этом ларе он хранил свои бесценные сокровища, в сравнении с которыми все пурпурные ткани, золотые украшения и благовония, находящиеся на корабле Фавбория, — пыль, пустота, ничто.
Старый, обитый железом ларь Демокрита стоял на палубе среди тугих тюков. Руки, плечи и спина еще помнят его тяжесть. Ремни, которыми он перетянут, потерлись и блестят, как лошадиная сбруя. Да и железная обивка в иных местах отливает серебром. Демокрит сам внес его на корабль и, пока стояли в порту, не спускал с него глаз, спал возле него. Подходили любопытные и спрашивали, что в ларе. Демокрит в ответ посмеивался и называл разные вещи: то золото, то бриллианты, то жемчуга. Ему не верили, конечно: дырявая хламида, протертые на пятках сандалии, худоба, давно нестриженные волосы и борода говорили о том, что владелец ларя нищ. Впрочем, бывают ведь скряги, которые умирают от голода среди золотых блюд…
Когда Демокриту надоели любопытные, он сказал о себе:
— Я — брат Дамаста. Спросите у кормчего…
Вскоре уже все знали об этом и больше не беспокоили его, хотя, наверное, не переставали перешептываться, удивляясь тому, что у Дамаста брат — оборванец…
Но что скажет Дамаст, увидев его столь жалкий наряд? Что скажет Геродот?
Еще в детстве они прозвали его Умником, не разделяя его страсти к приобретению знаний, издеваясь над этой страстью, презирая ее, а учителям его — персидским халдеям, подаренным их отцу Ксерксом, — досаждали тем, что портили их одежду и книги. Потом, конечно, остепенились, получив в наследство от отца корабли и товары, стоимость которых составляла больше ста талантов, заговорили о пользе мудрости, о том, что мудрость и богатство делают человека могущественным. Хотя под мудростью понимали лишь способность увеличивать богатство, сеять малые деньги и пожинать большие, предпочитая всем истинам ту, которая гласит: «Человек — это деньги». Ты тем больше человек, чем больше у тебя денег, ты ровно настолько человек, насколько ты богат, а если у тебя нет ни обола