Тристан 1946 - [74]

На другой день, когда я в полном смятении размышляла, как мне быть, перед домом остановился мотоцикл — Роберт Стивенс напросился на чашку кофе. Разумеется, в разговоре мы не могли обойти Брэдли. С тех самых пор, как Фредди познакомил меня с Робертом, еще задолго до появления профессора в Пенсалосе, я была наслышана про школьные годы двух знаменитых мужей. Роберт с детства восхищался Джеймсом Брэдли и ненавидел его. Сочинения того и другого постоянно зачитывались в классе, с тем чтобы оттенить неточности и преувеличения в работе Роберта. Имя профессора невольно связывалось у меня с непогрешимостью.

Позднее, когда Михал поселился в Труро, на приемах у Брэдли я не раз наблюдала, с какой радостью автор черных романов ждал предстоящего скандала: как из отдельных взглядов, недомолвок, догадок пытался возвести строение, которое должно было рухнуть вместе с непогрешимым Джеймсом. После отъезда молодых в Лондон наш разговор в булочной был великим триумфом Стивенса. Я была задета за живое и с тех пор избегала «самого зловещего из всех баронов».

Стивенс похвалил кофе, отпил несколько глотков ликера и с довольным видом потер руки.

— Ну и как? — сказал он радостно. — Теперь вы убедились, кто был прав? Джимми уверял, что любовь на лондонских мостовых скоро зачахнет, что вся эта история не стоит выеденного яйца. А я говорил: заблуждаешься, почтенный старче! Секс немыслим без острых ощущений, ревности, борьбы… Настоящие Тристан и Изольда расстались именно потому, что в лесу Моруа они, как мопсы, изнывали от скуки. Лондон совсем не похож на Моруа даже для изгнанников, и я как в воду глядел. Кэтлин не бросила Михала, хотя он чуть было ее не зарезал и чудом не угодил в тюрьму за контрабанду с часами. Их роман действительно имеет большое и красивое будущее. — Стивенс оскалил свои искусственные зубы. — Вас это огорчает? Вы недовольны? Но все прекрасное растет как на дрожжах, попирая законы.

Он обвел взглядом мою комнату и уставился на набросок Руо «Снятие с креста», эта картина была, пожалуй, самой ценной из всех, что оставил мне Фредди.

— Крест? Пытки? — выкрикивал он. — Однако вы повесили эту картину на самом видном месте, вы любуетесь ею… Христос взбунтовался против фарисеев. Не правда ли? У него был роман с человечеством, и ему пришлось страдать. Этот мученический христианский роман продолжается уже две тысячи лет. И доброхоты воспевают его на все лады, не так ли?

Сравнение Михала с Христом, а Изольды с человечеством не показалось мне убедительным, мысль о бесконечности их страданий вселяла уныние. Но все же я была благодарна этому сплетнику за добрую весть, стало быть, Михал не лишился своей Каси. Контрабанда? Это звучало изысканней, чем кража, а главное, не кончилось тюрьмой. Мы еще немного поболтали о пустяках. Наконец, раздраженный моей тупой неподвижностью, Роберт поднялся с места.

— Все-таки романтичные женщины порой ведут себя очень странно, — прошипел он напоследок. — Вам следовало бы радоваться, что ваш сын на голову выше Тристана, который был изрядной размазней!

Не успела я прийти в себя, как ко мне пожаловал сам «король Марк». Он выглядел очень скверно, но держался более свободно, чем прежде. Его новый труд произвел сенсацию, и Брэдли был окружен всеобщим поклонением, как человек, достигший вершин. Он тоже знал о Михале больше, чем я. Я не спрашивала, откуда: мне было неловко, что я всегда все узнаю о сыне последней. Мимоходом профессор заметил, что декан из Ливерпуля встретил Михала в Лондоне и что у них был очень неприятный для него, Брэдли, разговор, но, впрочем, это неважно. Важно то, что Кэтлин стала манекенщицей, великий человек видел ее по телевизору в передаче, рекламирующей свитеры, и был очень огорчен тем, что она похудела. Я пыталась его утешить, сказав, что слишком яркое освещение дает иногда нежелательный эффект.

— Может быть, она больна, вам никто об этом не говорил? — продолжал тревожиться он.

Слова его лились плавно и гладко, но приходили откуда-то издалека, словно бы нас разделяло космическое пространство. Он вышел, учтиво откланявшись.

А вскоре исчез Партизан.

Этот пес… Франтишек написал мне о его конце. Этот пес был мне неприятен с той самой минуты, когда Михал впервые привел его в мой дом. Неуклюжий, безобразный, своевольный, но я отнеслась к нему снисходительно, как ко всему, что вторгалось в мою жизнь по чужой воле, потому что никогда не была уверена в своей правоте.

А потом этот миф, выдумка двух «старых лесбиянок»… я невольно стала отыскивать сходство между историей Тристана и теми событиями, главным действующим лицом которых был Михал. Верный пес фигурирует в легенде, тем самым и старый бродяга Партизан сразу же приобрел символическое значение. Его побег я восприняла как следствие моей неспособности к общению с существами, которых я не понимаю. То, как Партизан отыскал Михала в Лондоне, тоже повторяла легенду, но конец истории не совпадал. Пес настоящего Тристана не погиб. Перед разлукой Тристан подарил его Изольде, а она ему кольцо. Тут уже пошли неточности. Многое не совсем совпадало с легендой: цвет волос Кэтлин, хронология, топография, моя собственная роль.