Триптих - [7]

— Деньги хочешь иметь? Давай устрою тебя реставратором. Подучишься — хороший заработок. Иконы будешь реставрировать тем, кто успел нахватать.

Думаю, рисовать она может, приятели у меня в этом деле есть. Даже повёл её туда.

Походила она, походила и перестала. А потом ребята мне говорят:

— Повертелась она у нас, в мастерской, запросто смогла бы научиться. Искусства, говорит, у вас здесь никакого нет, шарашкина фабрика, а денег у меня и так навалом. Отец мой, что захочу, то и достанет. Но всё это мне не нужно, потому что я хочу только самостоятельной жизни.

Надо же, как заливает!

Я, конечно, тётке про мои делишки с Ленкой не рассказывал, да и сейчас не расскажу. И рассказывать-то не о чем. Да и Ленке всё на свете до лампочки, будто ничто её не касается. А поступает так для формы, вроде всё так, вот и она, не отстаёт от других. Такое у меня впечатление, что в жизни ей ничего не жалко, и себя не жалко. Своё она запросто может отдать, глазом не моргает. Как-то день рождения у меня был, прибегает:

— Подарок тебе принесла.

Открываю коробку — замшевые ботинки мне отгрохала. Говорю:

— Ленка! Откуда это у тебя такие деньга?

— Ничего, ничего. Пусть это тебя не волнует. Достала, и всё.

Думаю, ну если она их, эти деньги, у тётки стянула, тогда ещё куда ни шло, той так и надо. А если кто-то деньги эти ей дал, а она мне… Всё же как-то неприятно. Так она и не призналась. Может, и ботинки эти у кого-нибудь уволокла? Черт её знает?! Во всяком случае, ботинки привозные. Фирма! В продаже таких не было.

Вообще пошиковать она любила. Как-то тётка была в отъезде (она постоянно в командировках), Ленка меня пригласила и такой приём отгрохала, прямо как в посольстве. Научилась у тётушки. Та пыль в глаза пускать умеет. Какие она приёмы устраивает, так никто никогда не подумает, что она скупая и каждую копейку учитывает. Вот Ленка у тётушки манеры и переняла, хозяйничает, угощает. Все мы так надрались, чего там только не было, и вина, и коньяк, еды хватило бы и на три дня. Я ещё подумал тогда, где же она такие деньги берёт? Кто теперь ей деньги даст, все жадные стали. Значит, прав я, у тётушки ворует. Но как та могла не заметить?.. А потом уже тётушка мне рассказала, что Ленка за неё по переводу гонорар получила, даже по нескольким переводам. Паспорт тёткин показала, почтальон ей поверил, так вот она, значит, все эти деньги на нас и размахала.

Страстная она девчонка, понять её трудно. Как-то она мне вот что говорит:

— Знаешь, Лёша, Танечку ты никогда не бросай. Плохо ей будет одной, когда она состарится. Пожалей её. Она ведь не такая уж плохая. Думаю, может, и не плохая, да сухарь. Я ей крови-то попортила. А без меня, ей тоже плохо будет. Мне, говорит, всегда маленьких очень жалко бывает, а стариков ещё жальче, потому что никому они сейчас не нужны.

И правда, стариков как-то совсем перестали жалеть. И не понимаю я, почему это происходит? Вот был у меня дедушка, очень старенький, а как его все уважали, как ценили. А сейчас и старики какие-то совсем другие стали. Может, поэтому они никому и не нужны? Какие-то суетливые, и каждый ведь не хочет согласиться, что он состарился. Все в молодые лезут. Я раз с одним очень умным человеком об этом говорил, и он мне сказал, что это техническая революция так влияет. Потому что раньше старик мог своим опытом поделиться и на производстве, на заводе там, и учёный… А сейчас всё, что старики знали, никому не нужно, потому что опыт-то совершенно другой, старики новых машин не знают и узнать не могут и поделиться им совсем нечем. Вот поэтому и происходит, что уважения к ним никакого. А они понимают, что не нужны, но нет того, чтобы скромно себе сидеть. Всё — к молодёжи, к молодёжи тянутся, а понять её не могут. Ну, всё-таки слова Ленки я помню, и, по-моему, это хорошие слова она тогда оказала.

Тут она перед самым своим отъездом, перед тем, как тётка её совсем довела, ко мне забегала и портфельчик свой у меня забыла. Нашёл там её дневник или что-то вроде, галиматья какая-то, записки, но я всё-таки прочитал. Всё у неё там путаное, как и она сама, ничего не разберёшь. Может, я не понял. А что, если тётушке, Татьяне Павловне, их подсунуть?! Пусть прочтёт и задумается.

3. Леночка

Еду, еду, не доеду. Я всё забуду в Москве, что было дома плохого и ставу другим человеком.

В поезде хорошо, так бы никогда и не вылезала из вагона, а только бы в окно, только бы в окно и глядела. Всё убегает, убегает от тебя или ты от всего. Так, наверное, и в жизни. Трудно разобрать — ты ли от неё убегаешь, или она от тебя.

Девочке, маленькой совсем, мать говорит: «Смотри, вон по земле человек идёт», а она отвечает: «Нет. По земле он летит, а по небу идёт». Что она думает, эта девочка? Люблю маленьких. То, что нарожу себе не меньше пяти детей, это уж точно.

Прислушиваюсь к поезду и в его громыхании отчётливо различаю, как он повторяет очень ритмично: едем победить, едем победить.

Обязательно буду всё записывать, каждый день, как папа. Правда, ему-то это зачем? Что там в его жизни происходит особенного. Чепуха!

Танечка теперь моя абсолютная наставница. В сущности, она очень даже хорошая, я даже её люблю. Но понимаю, что нужна ей больше, чем она мне. Без меня ей будет ой как плохо. Пусть и пилит она меня день и ночь, но ой как плохо ей будет, когда останется одна. А я не хочу быть одна, ни за что. Но только не с папой и мамой, и уж, конечно, не с бабушкой. Что они сделали для меня? Родили, только что. Эта хоть пилит с утра до ночи: это сделай так, это сделай эдак. А те даже этим не занимались, швырнули как собачонку. Плохая. Ну что же, может быть, я и плохая. А позаботились ли они о моей душе? Была же я маленькой? Кому до меня дело? Папе? Он день и ночь возится с своей мертвечиной. Маме? Каждая репетиция в её Народном театре дороже меня.