Тринити - [44]

— Дайте сигарету, — повел глазами Артамонов. — Что-то мне даже как-то не по себе. Закурить, что ли?

Соколов протянул ему свой обслюнявленный окурок.

— Спасибо, — отказался Артамонов. — Как-нибудь без сопливых.

— Брезгуешь, что ли? — придвигался к нему Соколов.

— Очень даже может быть.

— Ну, тогда тормознись здесь на минутку, когда все пойдут, — сказал Соколов.

— Это еще зачем? Ты что, не наговорился со мной? — пытался Артамонов свести на нет выясняловку отношений, смазать ее. Приветствуя такую его позицию, после звонка друзья потянули Артамонова из туалета за рукав, как бы разнимая его с Соколовым.

— Нет проблем, я сейчас догоню, — сказал он и остался.

Соколов и Клинцов тоже остались.

— Вы будете драться против меня вдвоем? — спросил Артамонов у Клинцова.

Клинцов посмотрел в сторону Соколова. Cоколов подмигнул, и Клинцов вышел за остальными. Соколов встал у окна и, осматривая внизу кустарник, повел беседу:

— Что-то, я смотрю, вы с Решетовым откровенно не уважаете служивых. Тот со всеми отслужившими в армии постоянно не в ладах, возражает по всяким пустякам, и ты воду мутишь.

— Смотря каких служивых, — отсеял лишних Артамонов. — С Рудиком, например, у нас нет никаких трений. Полный контакт.

— Ну, с Рудиком, допустим, понятно — он себе на уме.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Не понимаешь? Я объясню, — бил Соколов копытом. — Слышал такой стишок — старших всех мы уважаем?

— Про дедовщину, что ли? Ты считаешь, армия дает преимущества?

— Может, и дает.

— Тогда засунь их себе глубоко-глубоко вовнутрь и никому не показывай!

— Я чувствую, ты хочешь потягаться, — уже не владел собой Соколов.

— Честно говоря, никакого желания, — признался Артамонов.

— Трусишь, что ли? — провоцировал его Соколов.

— Я же говорю: желания нет, — уходил от столкновения Артамонов.

— Понятно. Значит, это только при всех ты такой смелый?

— Ну а ты что, хочешь подраться?

— Видишь ли…

— Нет, ты прямо так и скажи: я хочу с тобой подраться. Ну, давай, говори! — Артамонов стал медленно приближаться. — А если я не хочу с тобой драться?! Или даже трушу? Что делать?! — До Соколова оставалось как раз столько, что при взятии за грудки он не успел бы отскочить. — Может, мне с тобой драться западло?! — продолжал надвигаться Артамонов.

Соколов ударил первым — пыром в подкостницу. Артамонов выдержал удар и, схватив противника за свитер, въехал ему лбом в нос, и ниже, и выше, и в скулу — по всему лицу. Откинутая голова Соколова пробила затылком двойную раму. Осколки полетели на улицу и, как секатором, обстригли кусты сирени под окном, превратив их в усеченные пирамиды. Народ на Студенческом бульваре оглянулся и уставился на пятый этаж нового корпуса. Но с бульвара не было видно, как Соколов осел, словно подкошенный, и молча свернулся вокруг урны с чинариками.

Однокурсники ожидали исхода поединка в вестибюле.

— Где Соколов? — спросили они у вышедшего из туалета Артамонова.

— Там.

Соколова подняли и отвезли в больницу. До конца дня в полное сознание он так и не пришел, хотя врачи оценили сотрясение как легкое. После больницы Соколова затащили в общежитие, привели в чувства и на такси отправили домой.

Наутро он то ли делал вид, то ли на самом деле ничего не помнил. На «военке», выстроив всех на плацу, дежурный офицер спросил:

— Кто это вам, курсант Соколов, выбил зуб?

Кудрявый Соколов стоял в левом краю шеренги. Он не нашел, как поступить: отшутиться, отмолчаться или откровенно обмануть военпрепа. Шеренга ждала ответа.

— Знойко, — сказал кто-то из середины.

— Никогда бы не подумал, — удивился офицер. — Насколько я его знаю, это абсолютно интеллигентный человек.

Теперь на математике стояла гробовая тишина. Соколов перестал ходить на занятия. Он не мог переварить случившееся. Поговаривали, что он собирался вообще бросить учебу, но кто-то отсоветовал. Соколов потерялся в группе, стал незаметным. Люда перестала садиться рядом с ним на занятиях, а потом вышла замуж за пятикурсника с промфакультета.

Постепенно замешательство Знойко прошло. Он стал поднимать глаза, чего прежде никогда не делал. Обычно он рассматривал, насколько круглы дырки в линолеуме или равномерно ли стерт паркет.

Наконец все стали свидетелями кульминационного момента — Дмитрий Васильевич явился на занятия в сумасшедшей тройке и галантно повязанном галстуке. Он был выбрит как никогда чисто и вызывал к доске исключительно по желанию, а не по списку.

— Да, кстати, — вернулся к давнишнему разговору Кравец, — знаете, кому жена Дмитрий Василича спустила диссертации?

— Кому? — полюбопытствовал народ.

— Нашему завкафедрой математики.

— Жаль, что он у нас ничего не ведет, — хлопнул по столу кулаком Забелин, — я бы довел его до черных дней.

— А жену Дмитрий Васильевич порешит, — сказал Пунктус. — Вот увидите.

— Точно, — подтвердил вывод Нинкин, — оклемается еще немного и порешит!

— Он великодушен, — сказала Татьяна.

— Если сам не догадается, я ему подскажу, — поклялся Усов.

— Я буду говорить об этом на Совете Безопасности! — сказал Артамонов.

…Жену Знойко не тронул. Он стал нормальным человеком. О давних математических проделках группа вспоминала только тогда, когда Зоя Яковлевна Карпова, устав от вечных отсрочек, начинала предъявлять векселя. Группа 76-Т3 постоянно была должна ей в общей сложности до полумиллиона знаков перевода газетного текста. Львиная доля задолженности приходилась на Нинкина.