Тринадцать - [39]

С выражением видимого неудовольствия генерал подписал его рапорт и, внимательно глядя ему в глаза, поинтересовался:

— Ну и куда ты теперь, если не секрет?

— Илья Геннадьевич, Вы удивитесь, но я собрался уйти в монастырь, — спокойно ответил бывший сыщик.

Казалось, Рымов такому заявлению вовсе не удивился. Только на мгновение взлетевшие вверх брови выдали его душевное смятение.

— В какой монастырь пойдешь, решил? — уточнил он.

— Пока нет, — честно признался Мирутин.

Он уже поднялся со своего места, но тот вдруг его огорошил.

— Могу посоветовать тебе одну обитель, в которой настоятелем служит мой давний знакомый, игумен Евмений…

Спустя два дня после этого разговора на пороге Николо-Берлюковского мужского монастыря с двумя спортивными сумками стоял его новый послушник. После беседы с игуменом, Серафим постучался в свою келлию, из которой теперь, по воле Божией и благословению отца Евмения, отправлялся на поле брани. Отправлялся, чтобы дать бой силам зла. Зла, сосредоточенного в людях, прервавших жизненные пути других тринадцати ни в чем не повинных людей. И без их разоблачения и предания суду человеческому возвращаться в обитель он не имел морального права.

* * *

Перекрестив комнату и закрыв ее на ключ, Мирутин со спортивной сумкой на плече прошел по коридору, спустился по лестнице вниз и нос к носу столкнулся со своим соседом по келлии, Василием. Высокого роста, стройный послушник лет пятидесяти с длинными черными волосами, умными, внимательными глазами и длинной густой бородой, казалось, совсем не удивился, увидев покидающего обитель брата во Христе и друга по монастырской жизни.

— Уезжаю вот, — передавая ему ключ от келлии, буднично сообщил Серафим.

— Насовсем, или еще вернешься? — с надеждой посмотрел ему в глаза Василий, — который за то время, что они прожили вместе, успел привыкнуть к Серафиму и по-настоящему с ним сдружиться.

— Пока не знаю, — уклончиво ответил Мирутин. На этот вопрос он сам ответить пока не мог.

— Тогда давай, с Богом! — напутствовал его друг. Они крепко обнялись.

«Странно, — подумал Серафим, когда попрощавшись с Василием, шел по территории монастыря к выходу, где его ожидал генерал Рымов. — Я думал, что Василий хотя бы спросит, куда и зачем я направляюсь. Но он вел себя так, как будто про это знал. А если так, то интересно, откуда?»

Дорога от обители до центра Москвы, где находилось здание главного управления по расследованию особо важных дел, заняла чуть больше часа. Мирутин провел это время на заднем сидении служебного «Вольво» Рымова. Сам генерал находился на переднем пассажирском сидении.

Подъезжая к месту назначения, Илья Геннадьевич, повернувшись к нему вполоборота, сказал:

— Материалы уголовного дела находятся сейчас у старшего важняка Оловянного, ты его знаешь. Чтобы не было лишних вопросов, мы пройдем сейчас в мой кабинет, где ты с ними ознакомишься, я распоряжусь. Ночевать-то где будешь, определился? У себя или номер в гостинице снимешь?

— Пока не решил, — угрюмо отозвался сыщик. Возвращаться туда, где все ему напоминало о прежней счастливой жизни, когда были живы его супруга и дети, не хотелось. И это обстоятельство не укрылось от внимательного взгляда генерала.

— У тебя деньги-то хоть есть? — спросил он.

— Деньги есть, все нормально, — заверил его Серафим, после чего в салоне машины до ее прибытия к зданию комитета воцарилось молчание.

* * *

Пропуск ему не понадобился, ведь он был с самим начальником управления. К тому же, охрана еще помнила недавно уволенного следователя в лицо.

— Когда будет выходить из здания, возьмет, — имея в виду пропуск, обратился к охраннику Рымов, показывая рукой в сторону бюро пропусков и одновременно кивая на Мирутина.

— Так точно, — вытянулся в струнку молодой полицейский прапорщик, махнув рукой напарнику, чтобы тот пропустил бывшего следователя.

Вдвоем они зашли в служебный лифт, поднялись на третий этаж, прошли по широкому и длинному, хорошо освещенному коридору и, повернув направо, оказавшись сначала в приемной, а затем и в просторном кабинете Рымова.

Когда они разделись и повесили верхнюю одежду на вешалку, генерал предложил Серафиму пройти в его комнату отдыха, а сам вызвал секретаршу и приказал пригласить к нему полковника Оловянного со всеми материалами дела об убийстве тринадцати россиян на греческом острове, а также две чашки чая и сладости.

Мирутин никогда раньше не был в генеральской комнате отдыха. Большое, метров на двадцать, помещение с невысоким круглым полированным столом, уютным кожаным диваном, тремя креслами, холодильником и высоким, во всю стену деревянным шкафом, заставленным книгами.

Мирутин с удовольствием опустился в одно из кресел, ощущая его приятно скользящую кожаную поверхность. Спустя примерно пять минут симпатичная генеральская секретарша по имени Вера поставила на столике чайник, чашки, печенье и вазочку с фруктами. А, спустя еще несколько минут Серафим услышал густой и зычный голос своего бывшего сослуживца, Никиты Оловянного, принесшего по приказу Рымова ему дело.

Серафим прекрасно понимал, что привлечение его к расследованию этого дела было чисто генеральской самодеятельностью, и Илья Геннадьевич не хотел, чтобы лишний раз у его подчиненных возникал вопрос, на каком основании с материалами дела должен знакомиться посторонний. Пусть даже и их бывший сослуживец. Поэтому он дождался, пока Оловянный покинет кабинет, после чего генерал вернулся в комнату отдыха.