Трилогия Лорда Хоррора - [5]
Воздушное средство выправилось и летело теперь линейно на высоте тридцати восьми тысяч футов. Открытые палубы заполнились экипажем капитана Фютюра Тама – смуглыми мулатами и чернокожими креолами. С нижних уровней вывалили андроиды-негритосы. Созданные Круппом из высокопрочной эбеновой стали, эти существа слетелись на палубы, и из оснований их шей разносился качкий монотонный свист. Их злобные красные глаза, наполненные металлургическим маслом, озирали окрестность в поисках признаков раздора. Как только тревога их смягчилась, свист понизился до глухого гула, и они принялись за работу в безмолвии.
Фютюр Там на уравновешенном французском называл свой человечий экипаж «глянцами». Они собрались вокруг него, не замечая тонкодисперсной утренней мороси, что падала из тучи над ними. Креолы говорили по-французски – военное руководство Франции навербовало их из беднейших районов Восточного Нью-Орлинза, преимущественно из жилых Микрорайонов Двенадцать и Тринадцать. Кровосмесительство и клановая верность делали их идеальным ядром французской Флотской Авиации. Мулаты же, числом поменее, происходили из Европы.
– Хитлер – долгоносик, все жрет и жрет ткань наших форм, нашу методику, эстетическую нашу цельность, – заметил один арап, еще не снявший воздушную маску, являвшую лишь глаза его и рот.
Фютюр Там закурил сигарету и уселся перед видеодромом, одной рукой подпирая голову, пока готовил записывающее устройство. Глянцу он ответил:
– Коран был явлен Мохаммеду Гавриилом, ангелом христианского апокалипсиса. Многие пророки в Коране, и средь них Исаак и Моисей, были пророками христианскими. Все они порицали еврея. Хитлер стал просто последним из таких провидцев.
К капитану подступило существо с кожей, что напоминала смешанное сиянье пурпура, изумруда и черноты, со всеми повадками бенгальского князя. Его нагая грудь обернута была длинным шелковым шарфом, на который нанесли сердце, пронзенное кинжалом. Он вступил в беседу.
– Навуходоносору-то от него никакого блага, это уж точно. – Ниже талии он носил автоматический пистолет, пристегнутый к его мятно-зеленым кальсонам с начесом. – Коль и существует какая ни есть душа расы, в уголку всякого германского глаза живет Хитлер-Фигляр – а око это глядит по-над первобытной жижей.
Команда захохотала. В сборище вкатился андроид-негритос в коже, покрывавшей его всего, кроме лица, и отдал честь Фютюру Таму. Метису он сунул какой-то сверток.
Полу-Трюфель, прыщавый и общего рода, с черными кудрями, приглаженными и умащенными гаитянскими маслами, протянул капитану видеопленку.
– Вот она.
Фютюр пленку у него взял. На ее боку нордическим шрифтом было выведено: «Хитлер – Беседа об эстетике в искусстве».
– Где-то в этих реченьях, – объявил он, – заложена не только подспудная правда о Хитлере, но и, я полагаю, ключи к тому, где он сейчас.
Команда приняла вокруг него стойки вольно, некоторые оперлись о поручни и вглядывались мрачно в бездну, иные анархично растянулись во весь рост на палубе. Все ждали, когда он заведет свое академическое патуа, от коего прояснится их миссия.
Фютюр Там вдавил кассету в аппарат и нажал на кнопку «зажигание». Экран заполнился зернистым черно-белым изображением. Появилась надпись «1939»– Образы Райха – Имперские Орлы, кепи с их кистями – возникли на фоне быстро меняющегося неба. До горизонта ряд за рядом тянулись эргономичные кресты. Внезапно перед камерой вспрыгнула фигура Хитлера – он держал в руках портрет Мессии. Заговорил он поверх французских субтитров.
Фютюр повернулся к экипажу, собравшемуся вокруг.
– Я считаю довольно значительной мысль об отношении неврозов и китча, – начал он. – В немалой степени – из-за того, что они зиждутся на зле, внутренне присущем китчу. Неслучайно поэтому, что Хитлер, как и его предтеча Вильгельм II, был энтузиастом китча. Ему нравился не только полнокровный тип китча, но и его сахариновая разновидность. Их обе Хитлер считал прекрасными. Нерон, кстати, тоже был горячим поклонником красоты китча – и, вероятно, даже более художественно одаренным, нежели Хитлер.
Там крутнул сигарету между большим и средним пальцами и пульнул ею прямо в воды далеко внизу. Затем подался вперед и продолжил:
– Сродство Хитлера с китчем, я полагаю, неизбежно привело бы его в единственное место на земле. – Он закурил еще одну. – Насколько предпочтенье Хитлера было истинным отражением его собственных вкусов, а насколько политической необходимостью – в этом эксперты расходятся. Если китч был официальной тенденцией культуры в Германии, Британии и Америке, то не потому, что их соответственные правительства контролировались филистерами, а из-за того, что в этих странах китч был естественной культурой масс. Как и, говоря вообще, повсюду. Поощрение китча – всего лишь еще один недорогой способ, каким тоталитарные режимы стремятся втереться в доверие к своим подданным. Поскольку режимы эти не способны поднять культурный уровень масс, даже если бы захотели, они будут льстить массам, низводя культуру до их уровня.
