Триединый. Вооружен и очень опасен. - [6]

Неожиданно раздался стук — в метре от меня распахнулась дверь черного входа, брызнув снопом желтого света и явив мне взлохмаченного детину с перекошенным пунцового цвета лицом и перепачканным фирменным китайским соусом костюме-тройке. Он что-то рявкнул мне по-датски и нервно вытер рукавом стекающую кровавую соплю. Затем угрожающе придвинулся. Я же с пьяной невозмутимостью продолжал свое дело, постанывая от удовольствия. Он повторил. Я застегнул «молнию», повернулся к нему и на чистейшем английском (с оксфордским акцентом) послал эту гориллу куда подальше. По-моему, он обиделся — ко мне метнулся внушительного размера кулак с надетым на пальцы кастетом.

На данный момент, конечно, реакция у меня была не та, я только успел кое-как выставить блок из скрещенных рук. Сильный удар пришелся прямо по моим часам, заодно припечатав их к моему лбу. Что-то хрустнуло, я потерял равновесие и опрокинулся на бок, одновременно проводя подсечку обидчику, причем небезуспешно — с глухим стуком тот брякнулся навзничь. Время терять было нельзя. Свирепея, я мгновенно очутился на ногах. Горилла также пытался подняться, уже опершись на локти. Размахнувшись, я со всей дури ударил его ногой по челюсти. Что-то опять хрустнуло, голова его неестественно откинулась назад, а тело обмякло и распласталось на земле бесформенной грудой тряпья.

Я бросился к нему, пытаясь привести его в чувство. Пульс не прослеживался — нападавший был уже трупом. Единственным ударом я сломал этому придурку шею… Большие белесые глаза с редкими ресницами и многочисленными прожилками капилляров удивленно, но уже безжизненно таращились на равнодушный месяц.

Положение было критическим. Быстро взглянув в приоткрытую дверь и в коротком коридорчике никого не заметив, я захлопнул ее, оттянул грузное тело в насаждение декоративных кустов, растущих тут же, спешно вытер обувь о траву и поспешно вышел на все еще безлюдную стоянку, плотно прикрыв за собой калитку.

Передо мной стояла небольшая дилемма: что делать. Скрыться к себе в гостиницу? Но, возможно, Тинки меня будет здесь ждать и маячить у ресторана со своим «Ягуаром», а с минуту на минуту обнаружат тело. Или поехать со своими свидетелями моего существования, как ни в чем не бывало?

В этот момент за углом, у центрального входа в ресторан хлопнула дверь, послышалась какая-то возня и нечленораздельные крики — кажется, шла драка. Завизжала женщина. Не долго думая, я шагнул к «Ягуару», открыл дверцу и ввалился в салон.

— Трогай, — безапелляционно заявил я шоферу, уже принявшемуся дремать.

— Что там происходит? — пробормотала сквозь сон Тинки.

— Какие-то хулиганы устроили потасовку в ресторане. Вовремя мы ушли. Ну же, поехали… — я украдкой стер кровь со ссадины на лбу.

Сердце у меня дико стучало, молотом пульсируя в висках. Часы на моей ноющей руке были просто-напросто расплющены, стекло высыпалось, кнопочки встроенного калькулятора повылетали, и виднелась электронная начинка. Факт этой порчи огорчил меня почему-то больше всего. Я осторожно снял их и положил во внутренний карман пиджака.

Ганс тем временем завел машину, и мы резко рванули с места. Тинки заворчала и приняла на мягком сиденье почти вертикальное положение.

— Х…хочешь выпить? Ехать еще долго… — она пошарила в ногах и достала оттуда уже початую бутылку бурбона. Затем, хихикнув, взболтала ее и изрядно отхлебнула, громко икнув.

Обычно после мокрухи я чувствую себя достаточно спокойно, но на днях предстояла ответственная операция… И эти часы… Именно часы…

— Давай! — я схватил бутылку и стал жадно лакать.

Остальное я уже не помнил.

ГЛАВА 3

Похмелье было ужасным. В голове шумело, тело ломило, а в горле першило. Кроме этого, здорово саднило лоб, и, представьте себе, горело в паху. Память наотрез отказывала повиноваться. Я с неимоверным трудом продрал глаза и сразу же закрыл их обратно — до того яркий свет разливался вокруг. Комнату я еще пока не рассмотрел.

Пошарив вокруг себя, установил, что лежу на мягкой широкой постели со множеством маленьких подушечек, рядом никого нет, зато отлично чувствовался запах женщины. Надеюсь, красивой… Под собой я обнаружил некий мягкий матерчатый предмет, который на поверку оказался белым шелковым лифчиком. Что ж, это уже лучше. А где же его обладательница? Впрочем, это был для меня сейчас чисто риторический вопрос — никакого желания и в помине не было.

Полежав еще так с минуту и пытаясь прислушаться к посторонним звукам (а не было слышно абсолютно ничего), я, наконец, открыл глаза и, приподнявшись, с удивлением огляделся вокруг. Женская спальня потрясала своим богатством и убранством. Одна только кровать с трельяжем стоила не менее двадцати штук баксов — красное дерево, золотая отделка и тому подобное. Во всем чувствовалась определенная аристократичность, скорее, даже, царственность, и безо всякого жеманства. Богатейшие персидские ковры, золотые канделябры, тяжеленная штора на большем запотевшем окне… (Ага, недостаток! А ну-ка, выпороть эту горничную, да голышом…).

По всей комнате валялись бархатные подушечки, пестрые, тяжелые на вид шкатулки и детали моего гардероба. Сейчас я был в одних только трусах, причем сильно разорванных на левом бедре. Хотелось бы припомнить детали вечеринки!