Тридевятые царства России - [71]

Ильич оставил здесь по себе хорошую память: жил чисто, трезво, ходил с соседями на охоту, не отказывал им в бесплатной юридической помощи, составлял прошения и иные бумаги. Поэтому когда в 1930 году сверху пришло решение организовать мемориальный музей Ленина, шушинцы встретили его по-деловому. Крестьянин Аполлон Зырянов, в чьём доме Ильич прожил первый год ссылки, передал музею домашнюю утварь, стол, за которым сиживал Ульянов, кровать, на которой он спал, а напоследок – усадьбу и дом, срубленный ещё в 1840-х годах. Многие сельчане поступили так же. Около восьмидесяти процентов фондов музея – дарения и пожертвования; и до сих пор бабушки из окрестных деревень приносят сюда туески, склянки, лампадки и прочие мелочи старого быта. А прежний центр зажиточного села сохранился в уникальной подлинности.

Наверно, эти буфеты, в которых бренчит посуда, столы, накрытые чистыми скатертями, игрушки на подоконниках, прислоненные к заборам вилы, топоры у поленниц дров, журавли над колодцами и деревянные вёдра при них, все эти законсервированные приметы живой текучей жизни производили бы странное впечатление – эдакий «Летучий голландец», – если бы не тепло, тоже подлинное, человеческое, которое ощущается всюду. Смотрительницы встречают посетителей на порогах домов величаво и радушно, как гостеприимные хозяйки. Тут многое можно трогать руками: покачать детскую люльку, погладить гладко оструганную поверхность стола… Детям, к их восторгу, можно не только всё трогать, но и творить. В мастерских кипит работа: гончар, кузнец, бондарь, ткачиха обучают школьников ремеслу. Смастерённые ими вещицы тут же покупают туристы.

Уходя, мы заглянули в список посетителей. За один день здесь, в центре Сибири, в бывшем месте ссылки, вдалеке от богатых мегаполисов и торных дорог побывали приезжие из Абакана, Красноярска, Миаса, Иркутска, Саяногорска, Ижевска, Кемерово, Ачинска, Новосибирска, Читинской области, Москвы, Минусинска, Самары, Петербурга. А также из Китая, Германии и Польши. Для жителей города Шушенское музей – вообще дом родной и градообразующее предприятие. Тут работают и играют свадьбы, устраивают праздничные гуляния и ярмарки. Жизнь города строится вокруг музея.

Сибирская Александрия

Возвращаемся из Шушенского на трассу. Тут как в сказке: направо пойдёшь – в Туву попадёшь, налево направишься – в Минусинске будешь. Городок по статусу уездный; уезд, однако ж, размером с целое европейское государство. Минусинск слыл городом интеллигентным (благодаря ссыльным; Ульянов, кстати, регулярно приезжал сюда отмечаться в полиции) и богатым – благодаря деятельным купцам и промышленникам. На сотни вёрст вокруг, по всей Минусинской котловине, являющей собой сельскохозяйственный оазис среди гор и тайги, разбросаны древние курганы, высятся камни, испещрённые загадочными изображениями. Благодатные места для музейного собирательства. Этим делом занялся когда-то местный интеллигент Николай Мартьянов, провизор по профессии и просветитель по призванию. Под его руководством, при денежной поддержке уездной управы и минусинских предпринимателей, в 1877 году был основан музей, один из первых в Сибири. Горожане собрали средства для постройки двухэтажного кирпичного здания музея и библиотеки. Коллекции, прираставшие к мартьяновской, составлялись из даров и из материалов научных экспедиций. А объектов для изучения вокруг – на века хватит.

Всякому посетителю запомнится зал петроглифов: двухсветное пространство, наполненное живым, как будто движущимся камнем. Неровные плиты покрыты фигурками разнообразных зверей и человечков с луками; высоко торчащие стелы – «оленные камни» – несут на себе символические изображения оружия и священных оленей. Но самые завораживающие – петроглифы Окуневской культуры, II тысячелетие до н. э. Фантастические многоглазые лики с рогами-антеннами (такими, наверно, пророк Иезекииль представлял многоочитых херувимов); отверстые пасти, антопоморфные и зооморфные фигуры, вписанные друг в друга… Окуневские изображения встречаются только в пределах Минусинской котловины, аналогов им нет нигде в мире.

Поднимешься на второй этаж – и невольно застынешь перед таштыкскими погребальными масками. Они современны египетским фаюмским портретам, и смысл их тот же: преодолеть смерть и тление, сохранить облик умершего человека на века. Фаюмский портрет – лик умершего, написанный лаком на дереве. Таштыкская маска объёмна, сделана на основе глиняного слепка, и поэтому она сочетает портретную выразительность с удивительной, пугающей пластичностью. Перед нами живые люди с их характерами, драмами и страстями, только люди глиняные. Это тоже особенное, здешнее искусство.

Долго можно разглядывать в этнографической экспозиции хакасскую юрту: хозяйка трубку курит, хозяин занят важным делом – в корчаге перегоняет брагу на молочную водку-араку. В зале, посвящённом Гражданской войне, невозможно пройти мимо странного костюма: монгольского халата с российскими погонами и орденами. Это подлинный мундир легендарного барона Унгерна, самодержца пустыни. Два года он хозяйничал в Даурии и Монголии, своими кровавыми подвигами наводил страх на комиссаров и мирных кочевников, вынашивал планы создания военно-буддийской империи от Тихого океана до Атлантического… Был разбит, схвачен, через Минусинск увезён в Новосибирск на расстрел. А мундир почему-то остался здесь в музее.