Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - [39]

Князья и другие правители не были слепы. При императорском дворе все знали, что два главных советника Фердинанда – Эггенберг и Гаррах – находятся под испанским влиянием и ни одно решение не принимается без совета с испанским послом Оньяте. Ни один влиятельный правитель не мог быть настолько плохо осведомлен, чтобы проигнорировать тот факт, что Спинола собирает войска, или настолько глуп, чтобы думать, будто тот делает это ради собственного развлечения.

Князья унии откровенно боялись действовать; единственное, к чему они стремились, это доказать свою непричастность к мятежу Фридриха. Но курфюрсты Саксонии и Бранденбурга и герцог Баварский – лютеранин, кальвинист и католик – в то или иное время объявляли себя верными защитниками конституции. Неужели никто из них не понимал, что конституция империи в опасности?

Курфюрст Бранденбургский мог найти себе оправдание. Георг-Вильгельм, старший сын в семье и кальвинист, стал преемником своего отца-кальвиниста в Рождество 1619 года. Мать-лютеранка решила свергнуть его с престола в пользу своего второго сына-лютеранина и заручилась помощью Иоганна-Георга Саксонского. Молодой курфюрст, половина подданных которого готова была восстать против него, обратился за поддержкой к королю соседней Польши Сигизмунду III. Его мать немедленно устроила так, чтобы ее старшая дочь без согласия брата вышла замуж за короля Швеции Густава II Адольфа, заклятого врага польского короля. Отрезанный от Польши, Георг-Вильгельм предложил помощь чехам в надежде, что они, в свою очередь, помогут ему. Курфюрст Саксонский тут же пригрозил вторгнуться в Бранденбург и поднять против него все лютеранское население. Георгу-Вильгельму не осталось ничего иного, кроме как угодливо сдаться за милость Иоганна-Георга и делать что велено.

У поведения курфюрста Саксонского не было столь очевидного извинения. Как бы он ни завидовал Фридриху, как бы ни возмущался тем, что королем выбрали не его, будучи протестантом и конституционным правителем, он должен был поддержать новую монархию в борьбе с католической тиранией. Если он дорожил германскими свободами, то не мог оставаться в бездействии, пока Фридриха крушили войска из Испании и Фландрии.

Иоганн-Георг Саксонский не был бескорыстен; стремление к личной выгоде бросало уродливую тень на многие его поступки, но все же он был искренним приверженцем германских свобод. Он видел, что Фридрих своей вызывающей узурпацией чешского трона подверг протестантов и конституционалистов серьезному, а может статься, и смертельному риску. Поэтому он поставил себе цель исправить ошибку Фридриха. И этой цели он добивался или попытался добиться тем, что отвернулся от Фридриха. На собрании в Мюльхаузене (Мюлузе) он показал, что не одобряет захвата короны. Вскоре после этого он подписал договор с Фердинандом, по которому в обмен на свое вооруженное вмешательство получал гарантию религиозной свободы для лютеран в Чехии и признания всех секуляризованных церковных земель в округах Нижней и Верхней Саксонии. Оправдание этого неожиданного шага, который друзья Фридриха расценили как самое бессердечное предательство, заключалось в том, что

Иоганн-Георг, видя угрозу со стороны Испании, избрал наилучший способ защиты – сделать так, чтобы в испанской помощи необходимость отпала. Фердинанд, восстановленный на троне Чехии как ее законный монарх силами самих германских протестантов, Фердинанд, обязанный своей императорской властью верности германского князя, будет в тысячу раз менее опасен, чем Фердинанд, вернувшийся с помощью испанских войск и своей собственной династии.

Таковы были не только будущие оправдания, но, пожалуй, и фактические причины действий Иоганна-Георга. К несчастью, его династические амбиции оказались сильнее политических инстинктов. Гарантии лютеранской веры в Чехии и признание секуляризованных земель в Северной Германии были основами политики Иоганна-Георга как конституционалиста и протестанта; но, к сожалению, он также попросил передать Лаузиц (Лужицы) Саксонии. Это корыстное условие ослабило его позицию, неуязвимую во всем остальном.

Максимилиан Баварский, католический визави Иоганна-Георга, в своем договоре с Фердинандом в октябре предыдущего года исходил из тех же соображений. Он тоже стремился к тому, чтобы император вернулся на трон при помощи германского, а не испанского оружия, и тоже споткнулся о свои династические амбиции, потребовав себе в награду курфюршество Фридриха.

Несмотря на то что Иоганн-Георг и Максимилиан находились под влиянием одних и тех же идей, династические амбиции помешали им объединиться. Услышав о соглашении Иоганна-Георга, Максимилиан настолько возревновал, что удовлетворился только обещанием того, что лично возглавит военные действия в Чехии, тогда как Иоганн-Георг ограничится вторжением в Силезию и Лаузиц (Лужицы).

Эти половинчатые патриоты, хватаясь за любую возможность получить скорую выгоду, свели к нулю всякую возможность выработки общего политического курса. Ни тот ни другой оказались не в состоянии осознать, что, торгуясь с Фердинандом за земли и титулы, они дали ему в руки опасный мандат на то, чтобы делить империю и распоряжаться ею, как ему вздумается. Ни тот ни другой не понимали, что Фердинанд, принимая их помощь, не отказывается от испанской, а кроме того, не берет на себя никаких обязательств относительно земель Фридриха на Рейне.