Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - [160]

Это было не так. Однако их победа показала, что, пока Мерси защищает Вюртемберг, Тюренну будет куда труднее соединиться со шведами под началом Торстенссона. Кроме того, она позволила Максимилиану Баварскому, хозяину Мерси и Верта, занять положение незаменимого союзника Фердинанда III и убедило французское правительство в том, что ему придется снова заручиться дружбой Максимилиана, если оно хочет наверняка сломить имперские силы. Этот вывод позднее подтвердился, когда Мерси осадил и взял Иберлинген в мае 1644 года и Фрайбург в июле. Во время трехдневного сражения, когда ему пришлось биться одновременно с Тюренном и герцогом Энгиенским, Мерси героически удерживал свои позиции; однако он был в меньшинстве, и герцог обманным обходным маневром, который угрожал отрезать его от основной базы в Швабии, заставил его отступить[99].

Битва при Фрайбурге дала французам столько возможностей проявить доблесть и военное искусство, что позднее о ней раззвонили повсюду, но на самом деле Мерси сохранил свои первоначальные позиции в Вюртемберге и нанес тяжелые потери французской армии. Баварские силы оставались главным оплотом империи – до такой степени, что, когда Максимилиан пригрозил заключить сепаратный мир, отозвать Мерси и оставить врата империи открытыми для Тюренна, Фердинанд III не мог позволить себе проигнорировать его угрозу.

Перехитренный своим же союзником, император возлагал некоторые надежды на ослабление позиций Франции. Во-первых, новое правительство было не таким прочным, как предыдущее. Пусть Ришелье никогда не пользовался особой популярностью, но вызывал некоторое опасливое восхищение. К кардиналу Мазарини народ подобных чувств не питал. Франтоватый коротышка-сицилиец с его мелочным личным тщеславием, детским упрямством, страстью к хитростям и уловкам не обладал выдающимися достоинствами. Ему было далеко и до всесторонней гениальности Ришелье; Мазарини никогда не понимал внутренней политики Франции и не умел ею управлять.

И все же в некоторых отношениях ничтожность Мазарини оказывалась полезной. Его коварство, любовь к интригам, способность вникать в мельчайшие и противоречивые побочные детали как нельзя лучше годились для запутанной дипломатии на мирной конференции в Мюнстере. Сам Ришелье не смог бы справиться с нею лучше.

И даже во внутренних делах характер Мазарини давал ему одно преимущество. Покойный король назначил королеву регентшей над пятилетним сыном, Людовиком XIV, при участии совета. Анну Австрийскую – старшую сестру императрицы, испанского короля и кардинала-инфанта – подозревали в склонности к Испании еще при жизни ее супруга Людовика XIII, и после его смерти дворы в Вене и Мадриде исполнились больших надежд. Однако надежды быстро разбились, поскольку Анна Австрийская сразу же пообещала шведскому резиденту в Париже придерживаться политического курса своего мужа и вскоре уже охотно передала все свои полномочия Мазарини, который тут же заверил Оксеншерну в своей лояльности. Отношения между королевой и министром навсегда останутся неясными; его письма к ней полны лестных нежностей, однако он держит дистанцию, так что сразу же невольно вспоминается почтительный флирт Дизраэли и Виктории. И Мазарини, и королеве еще не исполнилось и 50 лет, и оба были привлекательны для противоположного пола: обходительный, невысокий кардинал с его живыми, оценивающими глазами и располагающей улыбкой, королева с ее ленивой грацией, с гладким и свежим лицом и томно-задумчивым взглядом. Веселье юности сменилось в ней спокойствием среднего возраста, в котором она, вероятно, соглашалась принимать, но не удовлетворять обожание своего министра.

Эта дружба Мазарини и королевы, тема закулисных пересудов, готовый сюжет для романа, сыграла немалую роль в истории Европы. Она удержала регентство Франции на пути, проторенном Ришелье, и разрушила тщетные надежды Австрийского дома.

Однако, если испанскому правительству нечего было ждать от новоиспеченных регентов, оно имело основания рассчитывать на успех в другом направлении. В битве при

Рокруа погибла армия, которая была единственной защитой Фландрии; это освободило для Франции место господствующей европейской державы не только в искусстве, но и в военном деле. Сомнения, назревавшие в Соединенных провинциях в последние 13 лет, стали уже не аккомпанементом, а лейтмотивом голландской дипломатии; страх перед Францией догнал и обогнал страх перед Испанией. К 1643 году партии мира и войны в провинциях стали называться соответственно испанской и французской – и испанская партия насчитывала больше сторонников.

Бюргеры Соединенных провинций боялись многого. Их пугала Франция у их границ и французская конкуренция, почти суеверный страх им внушало присутствие тайных римо-католиков в их среде, они опасались деспотизма Оранского дома. Фредерик-Генрих Оранский, который пользовался огромной популярностью в течение 10–15 лет, с возрастом потерял ее. Из-за регулярных приступов подагры и желтухи он стал неприятен в общении и подавлен; осторожность и умеренность, отличавшие его в расцвете сил, как бы размякли, перейдя в нерешительность и вялость. Он все больше и больше подпадал под влияние жены, а принцесса, некогда юная сияющая красавица Амалия фон Сольмс, превратилась в грузную самовлюбленную, придирчивую женщину, которую волновали только династические гарантии для ее единственного сына. В 1641 году они с супругом женили своего сына, которому было всего 12 лет