Тридцатилетняя война - [7]
Тилли не извращаясь, армию построил классическими глубокими терциями, крупными формациями с пикинерами в центре и мушкетерами по флангам. Вообще, католики стояли гораздо плотнее. Если предельно огрублять, то для обстрела это, по идее, хуже (ядро валит больше народу), но для рукопашной куда полезнее. Имперцы имели около 20—25 тысяч бойцов против, по разным данным, то ли 15, то ли тоже 25 тысяч у чехов. В любом случае, численно имперцы или не уступали, или сильно превосходили, а по уровню подготовки превосходили «чехов» точно.
Вообще, решающая драка могла и не состояться. Дело в том, что промежду Тилли и Бюкуа стоял вопрос, кто из них главный. Император решил проблему радикально, объявив, что главнокомандующий – непосредственно Дева Мария. Проблема в том, что Богородица напрямую ценных указаний не раздавала, так что Бюкуа и Тилли надо было решить, кто более точно понимает волю начальства. Бюкуа считал, что надо еще поманеврировать, а там противник объявит дефолт, и можно будет вообще голыми руками всех брать. Тилли полагал, что надо не рассусоливать, а ВЛОМИТЬ. В разгар дебатов в шатер врывается священник, который размахивает иконой с выцарапанными глазами. Батюшка толкает пламенную речь, вот как проклятые еретики глумятся над нашим главкомом, пока мы тут разговоры разговариваем. Проняло всех, включая Бюкуа, тут уже все кричат «ВААААГХ!!», в смысле, «ВО ИМЯ ПРЕЧИСТОЙ ДЕВЫ!!», прыгают в седла и идут валить проклятых протестантов без всяких там прелюдий.
Ну что, погнали!
Битва при Белой горе
Тилли сначала прощупал оборону чехов у парка, а потом просто и безыскусно атаковал в лоб по центру, причем обходится без всяких там долгих схождений и перестрелок – разок пальнули и все, пуля дура, палаш молодец. Недостатки армии Ангальта выявились тут же, армия не умела показывать те нидерландские фокусы с изящными маневрами, которых от нее хотел горе-полководец, протестантские отряды лезли в бой рассогласованно, и массивные терции их просто затаптывали, тем более, что пехоты у католиков было больше раза в полтора. К тому же, трансильванцы, столь крутые в грабежах, рассыпались буквально от посвиста имперских кавалеристов. Протестантов хватило на одну красивую эффектную контратаку частью войск, месилово получилось яркое, но как только католики остановили этот порыв, чешская армия рассыпалась как карточный домик. За это время, кстати, как следует проявил себя один из самых зажигательных форвардов католической команды – Готтфрид Паппенхейм. Это был кавалерист из разряда «Кошелек или жизнь? – Кошелек! – Не угадал, жизнь!!», отморозок хлеще Тилли, своих кавалеристов он не просто водил в атаку сам, но рубился в первом ряду, и несколько десятков противников за время войны погасил лично. На роже у него была сеточка шрамов, которые багровели, когда Паппенхем злился. На всех остальных местах тоже были шрамы и тоже багровело, но это видели только если Паппенхейм вдруг начинал злиться в бане. При Белой Горе он, естественно, вломился в самое горячее место, и когда все закончилось, его с трудом нашли под кучей наваленных трупов.
Паппенхейм
В общем, протестанты искусно выполнили маневр «Спасайся, кто может». Стойкость проявили только моравские гвардейцы, окопавшиеся в парке, но их разбили артогнем. Всего на поле боя полегло от трехсот до семисот имперцев и порядка четырех-пяти тысяч чехов. Побежденные, как это часто бывало в те времена, начали массово дезертировать и уходить в окрестности, грабя на ходу.
В Праге Фридрих с женой и английскими посланниками ужинал. Он был в прекрасном настроении, уверенный, что все кончится хорошо. После ужина король поехал поглядеть, как там его бесстрашные войска, и уже у ворот наткнулся на первых беглецов, а вскоре прискакал растрепанный Ангальт. Этот человек вел себя безответственно, но на Белой Горе заплатил за глупость по полной программе, в битве погиб его сын. На Фридриха как будто обрушилась скала. Оптимизм сменился паникой. Пражане начали закрывать ворота, чтобы облажавшиеся защитнички не залезли внутрь. Фридрих бежал под утро, увезя часть драгоценностей и чуть не забыв маленького Руперта. Его уже к тому моменту прозвали «Зимний король», в том смысле, что на одну зиму. Все-таки он продержался подольше, около года, но как бы то ни было, кликуха осталась. Днем имперское войско вошло в сдавшуюся без выстрела Прагу.
Прагу грабили неделю. Город не сжигали, но обнесли по полной программе. Мародерили все, от кашевара до герцога. Впрочем, война только начиналась, общего озверения еще не произошло, так что в основном забирали деньги, невинность и моральные иллюзии, жизнь пока оставляли.
Потом начались репрессии. Шлика, единственного разумного человека у повстанцев, и еще несколько десятков лидеров мятежа, казнили, граф Турн, чьей идеей было выкинуть имперских чиновников из окна (см. в прошлой статье), бежал. Убежал, кстати, и гражданин Кински, непосредственный метатель чиновников. Земли у бунтовщиков были безжалостно конфискованы.
На этом земельном переделе поднялся не очень известный тогда офицер Альбрехт фон Валленштейн. До войны он был дворянином средней руки, впрочем, уже тогда он отметился успешным набором наемников для какой-то небольшой войны. Начало его богатству положила женитьба на богатой старушенции, которая вскоре померла, оставив безутешного вдовца с кучей денег. В начале мятежа он командовал моравским полком. Поняв, что зреет бунт, Валленштейн убежал с несколькими верными людьми, прихватив с собой казну полка и разграбив налоговую службу Ольмюца. При Белой Горе он уже командовал своим наемным подразделением, но пока оставался только одним из командиров средней руки. После разгрома восстания он выхлопотал себе место в оккупационной администрации и принялся яростно скупать по дешевке конфискуемые имения. А пока он закладывал основы своего могущества, в империи продолжалась политическая игра.
