Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [94]
Итак, следует попробовать выяснить с помощью русских архивов действительную долю русского хлеба в спекулятивных операциях Швеции в первые годы ее участия в Тридцатилетней войне. Следует совершенно отделить вопрос о спекуляциях русским хлебом от вопроса о спекуляциях остзейским хлебом: ведь к дешевому остзейскому хлебу Швеция имела доступ на правах завоевателя, а дешевый русский хлеб получала на каких-то совсем иных основаниях.
И действительно, предоставление московским правительством шведскому королю русского хлеба было не чем иным, как военной субсидией, по существу аналогичной французской субсидии, но только облеченной в своеобразную товарную форму, что и скрыло ее от глаз исследователей. Единственный русский историк, обративший внимание на этот факт, К. Якубов, ограничился, к сожалению, несколькими словами. Густав-Адольф, говорит он, «извлекал значительные выгоды» из политической близости с Москвой. «Он ходатайствовал нередко, ссылаясь на недостаток хлеба в Швеции, об отпуске русского хлеба по казенной цене. Хлеб этот затем перепродавался его агентами в Голландию, а прибыль шла на подкрепление тощих финансов Швеции. Таким образом Тридцатилетняя война в известном смысле велась на русские деньги»[241]. Е. Сташевский, изучавший организацию иностранных хлебных закупок в России при Михаиле Федоровиче[242], никак не объяснил шведских привилегий и не заметил западноевропейского значения этих фактов.
Русский хлеб мог выполнять роль денежной субсидии по двум причинам: во-первых, он стоил значительно дешевле, чем в Западной Европе, и поэтому перепродажа его на западноевропейском рынке означала извлечение крупной денежной разницы; во-вторых, он принадлежал к «заповедным товарам», составлявшим царскую внешнеторговую монополию, и мог быть представлен той или иной союзной державе в большем или меньшем количестве по большей или меньшей цене — по воле московского правительства.
Как было отмечено выше, новая волна «революции цен» в Западной Европе, поднимавшаяся в течение 20-х годов XVII в., достигла апогея к началу 30-х годов. В частности, цены на хлеб во всей Западной Европе, отражавшиеся, как на точном барометре, на амстердамской международной хлебной бирже, обнаруживают, несмотря на колебания, явную тенденцию к росту в 1620–1625 гг. и уже лихорадочное повышение в 1626–1630 гг.[243] Тридцатилетняя война на первых порах не могла не вызвать этого обострения «революции цен». Американское серебро, хоть отчасти запруженное в Испании в предшествовавшие годы, снова широко хлынуло в Европу через раскрывшиеся настежь шлюзы испанской казны и другими каналами, в том числе через посредство голландских корсаров, захватывавших в океане испанско-португальские галеоны с американскими и восточными сокровищами[244]. Колоссальный размах военного наемничества привел к резкому увеличению числа покупателей, т. е. покупательной способности европейского рынка и спроса, прежде всего на предметы питания, при одновременном сокращении сельскохозяйственного производства из-за разорения деревень, истребления части крестьян, ухода крестьян в армию и в города. В 1625 — начале 1626 г. произошел разрыв торговых отношений Испании с Францией, Англией и Голландией, что способствовало глубокому денежному кризису в 1626 г. во всех этих странах. Одновременно шведско-польская война в Ливонии, возобновившаяся с 1625 г., и вторжение шведов в Пруссию в 1626 г. лишили европейский рынок значительной части того восточноевропейского (польского, остзейского, прусского) хлеба, который раньше питал через посредство голландцев страны Западной и Южной Европы, включая Италию, Испанию и Португалию. Этой закупорке балтийского торгового бассейна способствовали не только шведы, но также испанцы, настаивавшие перед союзной Польшей на прекращении продажи ее хлеба голландцам, и Валленштейн, запретивший в 1627 г. какой бы то ни было вывоз хлеба из Прибалтики[245]. В результате всего этого Западная Европа вступила в период голода и баснословно высоких хлебных цен, продолжавшийся ряд лет, тогда как в отрезанных областях Восточной Европы, лишившихся сбыта, наблюдалось даже падение хлебных цен, именно начиная с 1625–1626 гг.[246]
В этих условиях русский хлебный рынок, еще ранее отрезанный шведами от Балтики, но сохранивший выход через Архангельск, и стал приманкой для всей Европы. В изоляции от балтийской торговли обнаружилась даже известная выгода для царской казны, поскольку цены на внутреннем русском рынке оставались низкими, а отпуск хлеба на внешний рынок был царской монополией. Переписка правительства с новгородскими воеводами в 1628 г. рисует яркую картину настоящего штурма европейскими купцами-контрабандистами этой царской монополии: при помощи своих контрагентов среди русского населения они «воровством, украдом и тайным татебным обычаем» скупают хлеб и вывозят его через балтийские порты; однако правительство энергично отбивает этот натиск, применяя систему конфискаций, телесных наказаний, тюремных заключений и пр.
