Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [95]
Даже запрашивая высокую монопольную цену, например с Голландии, Англии, Франции, оно все же с полным основанием трактовало разрешение на покупку и вывоз хлеба как материальную помощь дружественной державе, ибо знало, что эта высокая цена все же много ниже европейских хлебных цен. В сущности, здесь уже налицо в известной мере идея субсидии. Но в полной мере она выступает в том способе, каким предоставлялся хлеб отчасти Дании и главным образом Швеции.
Вообще в арсенале внешней политики правительства Михаила Федоровича, вернее — Филарета Никитича, идея субсидий занимала не последнее место. Начав вскоре после Деулинского перемирия 1618 г. готовиться к новой войне с Польско-Литовским государством, оно активно искало, союзников, и уже в 1623 г. французский посол доносил из Константинополя в Париж, что Москва предлагает платить Турции за участие в войне против Польши по 400 тыс. талеров ежегодно[248], т. е. ту же сумму, которую позже платила Франция Швеции. Через 10 лет Москва согласилась платить Швеции, тоже за войну с Польшей, по 100 тыс. талеров ежемесячно, т. е. 1 млн. 200 тыс. талеров в год, следовательно, сумму, в три раза превосходившую размер французской субсидии[249]. Иначе говоря, для нанесения удара главному врагу — Речи Посполитой — в Москве не останавливались перед мыслью о выплате тому или иному союзнику значительной денежной наличности, с таким трудом накопленной в царской сокровищнице.
Но ведь дело не сводилось к организации удара непосредственно по Речи Посполитой. В Москве отлично понимали: Сигизмунд III силен поддержкой папства и Габсбургов, его агрессия в Северо-Восточной Европе является лишь звеном более мощного фронта общеевропейской агрессии, руководимого Империей и Испанией. Поэтому в Москве считали своими союзниками всех врагов Габсбургов в Европе. Голландец Исаак Масса в 1626 г. в докладной записке на имя Генеральных штатов писал о возможности сближения с Россией: «Государственными делами там теперь руководит отец царя, патриарх, искусный политический деятель и, вследствие своего плена в Польше, непримиримый враг поляков, которому хорошо известно, кого надо считать друзьями и кого врагами Австрии и Испании»[250]. Естественно, что именно германский император («римский цесарь») с его воинствующим католическим окружением («с папежскими советниками») был после Польско-Литовского государства главным недругом в глазах Филарета Никитича. И для его разгрома или по крайней мере отвлечения Филарет Никитич считал необходимым идти на самые серьезные не только дипломатические, но и материальные жертвы. Денежную наличность надо было беречь для схватки с Польшей, но русская казна располагала еще и иными потенциальными ресурсами, которые могли быть обращены против императора, — в первую очередь хлебом.
В 1653 г., когда после снижения 30–40-х годов наблюдался новый подъем хлебных цен в Западной Европе, шведский резидент Родес так описывал значение этого ресурса царской казны: «Что касается хлеба со всей России, то он также принадлежит их ц. в., и абсолютно ни одному частному лицу не разрешается им торговать. Эта торговля при теперешних один за другим последовавших дорогих годах доставила их ц. в. значительно доходов, особенно за теперешние протекшие 4 года, в течение которых они приказывают ежегодно собирать почти 200 тыс. «четвертей» (хлеба), который поэтому по всей стране скупается и со всех мест свозится в Вологду. В казанской, нижней (нижегородской) и лежащих вокруг них областях «четверть» покупается за 12–25 копеек… в ярославской, ростовской и вологодской — 36–50 копеек… Итак, «четверть» в Архангельске не может обходиться со всеми расходами свыше одного рейхсталера
