Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [9]

Американское серебро и испанские войска, интриги иезуитов и костры инквизиции — все было использовано для подавления Реформации, иначе — «еретического духа», иначе — революционной угрозы в Европе. Правда, далеко не все проявления реформационного движения были по существу революционны. Но, безусловно, все проявления революционного движения носили тогда форму Реформации. Да и такие нереволюционные по природе своей акты, как княжеская Реформация в Германии или королевская Реформация в Англии, все же нанесли тяжелые удары по кровным интересам Габсбургов, а следовательно, — косвенно — по интересам общеевропейской контрреволюции. Таким образом, естественно, что последняя выступила именно как фронт воинствующего католицизма или контрреформации.

Естественно также, что, поскольку этот фронт был все-таки только переодетой и урезанной прежней Империей Карла V, прежнее соперничество двух политических систем должно было продолжаться: борьба с национально-абсолютистскими государствами Европы — Францией и Англией — в конце концов заняла центральное место во внешней политике Филиппа II, который сам тоже только номинально был национальным абсолютным монархом Испании, на деле же, по своей политике, — наднациональным «императором». И снова из схватки победителем вышла более прогрессивная система. Тщетны были яростные усилия Филиппа II подчинить Англию и Францию тому новому полицейско-католическому порядку, который он уготовил для Европы и которому суждено было оставаться более чем шатким до тех пор, пока вся Европа не была бы унифицирована и превращена в единый застенок. Его притязания на английскую и французскую короны оказались не подкрепленными достаточными ресурсами. «Непобедимая армада» была разбита у берегов Англии, экспедиционный испанский корпус изгнан из пределов Франции. И Англия, и Франция продолжали следовать вперед своим абсолютистским путем.

Правда, применительно к концу XVI в. уже не совсем верно говорить о соперничестве двух государственных систем, двух политических концепций. Результатом Нидерландской революции, хотя и половинчатой, но победоносной, явилось появление нового типа государства — буржуазной республики. В сущности это было зарождением третьей — и самой передовой по тому времени — системы, третьей концепции политического устройства Европы, которой и принадлежало будущее. Но Голландская республика, государство, «возникшее из мятежа», — в ту эпоху, когда не было более бранного слова у политиков, чем «мятеж», — оставалась пока как бы незаконнорожденной в семье государств, долго не могла добиться юридического признания. Общественное мнение допускало сопоставление ее только с Швейцарским союзом, который считали, хотя и не вполне основательно, возникшим тем же путем и который тоже, вот уже многие десятки лет, не мог добиться юридического признания своего фактического суверенитета.

Как в первой половине XVI в. германо-испанскую «ось», на которой держалась Империя Карла V, подвела внутренняя слабость Германии, так теперь подвела внутренняя слабость Испании. Борьба с мятежными Нидерландами, с Англией и Францией истощила Испанию. Ветер над Европой крепчал, а силы испанско-католического фронта неумолимо иссякали. Филипп II, при всей своей слепой самонадеянности, в последний период царствования стал искать выхода из положения в сближении с австрийскими Габсбургами, т. е. в подготовке восстановления рухнувшего здания державы Карла V. Он даже женился на дочери императора Максимилиана II. Казалось, слабая Испания и слабая Германия, соединившись вместе, снова станут сильны. Филипп III, преемник умершего в 1598 г. Филиппа II, чем отчаяннее становилось внешнее и внутреннее положение испанской державы, тем настойчивее продолжал добиваться этого габсбургского единства, казавшегося спасительным[25].

Наряду с этими общими причинами была и одна более специальная, заставлявшая испанское правительство искать близости с Германией. Волею судеб в состав испанской монархии входили Нидерланды — область, территориально отдаленная от Испании и связанная с ней только морским путем. Задача удержания испанского господства над Нидерландами, чрезвычайно важная для Испании в финансовом и политическом отношении, лежала поэтому в основном на испанском атлантическом флоте, который справлялся с нею все хуже по мере того, как на его пути поднимался грозный соперник — английский флот. Слабое место испанской державы Филиппа II — ее растянутые морские коммуникации — стало одним из источников возвышения елизаветинской Англии. Известно, что и революция в Северных Нидерландах удалась в значительной степени благодаря тому, что подвоз войск и снабжения для них из Испании в Нидерланды был затруднен и в известные моменты совершенно пресечен английским флотом. Война с голландскими мятежниками необходимым образом срослась для Филиппа II с англо-испанским морским соперничеством. Превосходство англичан в этом соперничестве было ясно еще задолго до гибели «Непобедимой армады», а после того стало окончательно бесспорным. Следовательно, для удержания господства над Южными Нидерландами и для продолжения войны с мятежными Северными Нидерландами Испания все более настоятельно нуждалась в какой-то более надежной дороге туда на смену прежнему атлантическому морскому пути. Такой дорогой мог быть только Рейн. Его устье находилось в Нидерландах, а верховья весьма близко прилегали к испанским владениям в Северной Италии.