Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [86]

Деулинское перемирие 1618 г. не устранило враждебности между Московским государством и Речью Посполитой. В 1619 г. из девятилетнего польского плена возвратился в Москву отец царя Михаила Федоровича, патриарх Филарет Никитич, ставший фактическим главою Московского государства. Важнейшую внешнеполитическую задачу России Филарет Никитич видел в сокрушении Польско-Литовского государства для возвращения западно-русских, украинских и белорусских земель. Он отдавал себе отчет в необходимости сокрушения для этого и союзников Польско-Литовского государства — всего габсбургско-католического лагеря в Европе. Филарет Никитич считал, по-видимому, заключение Деулинского перемирия ошибкой и, по утверждению Ростовской летописи, настаивал на его нарушении[198]. Разумеется, причиной этого была не «обида» его на поляков, а приобретенная за границей, за время плена, широкая международная перспектива. Уже в 1620–1621 гг. под энергичным руководством Филарета Никитича Московское государство становится одной из самых деятельных антигабсбургских держав в Европе: оно не только вступает в переговоры с Турцией и Швецией о заключении военного союза против Польши и осенью 1621 г., по решению Земского собора, уже направляет полякам ультиматум, одновременно собирая войско, но ищет также и в Западной Европе союзников против Габсбургов. Посольство с предложением политического союза было направлено в 1620 г. в Англию, но англичане в тот момент были еще увлечены политикой «умиротворения» и спохватились только в 1623 г., прислав в Москву послов с готовым для подписи текстом договора о союзе[199]. Однако к этому времени благоприятная ситуация в Восточной Европе уже успела измениться. Двусмысленность позиции Франции и Англии в отношении разгоравшейся в Империи (в Чехии и Пфальце) войны была побудительной причиной для посольства в Западную Европу в 1621 г. Родионова якобы для подыскания невесты Михаилу Федоровичу, на деле же для уяснения таких вопросов, как, например, «кому французский король помогает, цесарю или пфальцграфу рейнскому, или никому не помогает»[200].

Вести с Запада оказались неутешительными. В Турции в мае 1622 г. был убит янычарами султан Осман II, и начатая им война с Польшей (поход на Хотин в 1621 г.) была прервана; Густав-Адольф заключил с поляками перемирие. Таким образом, активность Московского государства была парализована; единственным ее плодом на этот раз оказался разрыв дипломатических отношений с Польско-Литовским государством (с 1622 по 1634 г.). Внешнеполитическая неудача, по-видимому, ослабила влияние Филарета Никитича и способствовала кратковременному торжеству при дворе Михаила Федоровича прежнего боярского руководства, в том числе дьяка Ивана Грамотина, сотрудничавшего с поляками во время интервенции и организовавшего Деулинское перемирие 1618 г. Но уже в 1625 г. шведские осведомители сообщали в Стокгольм о попытке своего рода государственного переворота в Москве, причем недовольная часть бояр и придворных выступала под лозунгом объявления войны Польше. Несомненно, что это была партия Филарета Никитича. В период 1626–1628 гг. Филарет Никитич берет ведение всех дел в свои руки, в Посольском приказе на место Ивана Грамотина водворяется выдающийся дипломат — думный дьяк Ефим Телепнев, а во внешней политике торжествует принцип активного собирания антипольской и антигабсбургской коалиции.

Международная обстановка благоприятствовала этому курсу. Надвигавшийся финал датского периода Тридцатилетней войны делал для всех негабсбургских держав Европы все более неотложным вопрос об отпоре габсбургско-католической агрессии. В Москве теперь с каждым годом появляется больше иностранных послов. Но Москва не ждала чужой инициативы, а сама определяла свое место в размежевании Европы на два лагеря. Вот, например, какую инструкцию получили еще в феврале 1626 г. «пристава», посланные навстречу прибывшим после долгого перерыва шведским послам: на расспросы послов об отношениях царя с другими государями отвечать, что «английский, и датский, и французский короли, и нидерландской и голландской земли князья» находятся с царем в дипломатических и торговых отношениях; с турецким султаном, крымским ханом и персидским шахом сношения являются особенно частыми и тесными; «а с цесарем у великого государя нашего, е. ц. в. ссылки давно не бывало»; «а про польского короля самим им [послам] ведомо, что он великому государю нашему е. ц. в. и всему Московскому государству недруг, и войны ныне с польским королем нет [только] потому, что прежде сего по указу ц. в. бояре с паны-радою учинили перемирие до урочных лет» [зачеркнуто: «а вперед царскому величеству польского короля и сына его недружбу забыть нельзя, потому что их неправдою Московскому государству учинилось многое разорение»]; «а буде спросят про папу, с папой римским царскому величеству ссылка есть ли, — и им [приставам] говорить: с папой римским царскому величеству ссылки не бывало и ссылаться с ним не о чем, и сами они [послы] ведают, что папа православным христианам неприятель и меж христиан не радеет пи о каком добре». Затем следует указание, как отвечать на возможные расспросы о послушании царю больших ногаев, Казыева улуса, горских черкесов, кумыков, об устроении Сибирского царства, — все это было важно для западных политиков, ибо определяло возможность или невозможность активной западной политики Московского государства