Тридцатая застава - [90]
— Тебе приснилось что-то страшное?
— Ты брось это! — не принял шутки Асхат. — Отвечай командиру, куда на целую ночь запропастился…
— Сказал бы, да не могу, секрет, — все еще отшучивался Банда.
Раздражение охватило Асхата. То ли от того, что ему никто не пишет, то ли нервы расшатались в условиях постоянной тревоги, он и сам не смог бы объяснить причину внезапно вспыхнувшего неприятного чувства.
— Что? Секреты от командира? Может, и от жены уже завелись секреты? С глаз долой — из сердца вон?
— Не смей так! — вспылил Антон.
Неизвестно, во что вылилась бы эта вспышка. Пошумели бы, потом помирились и улеглись спать. Но в это время послышался приглушенный бас Шумилова— о чем-то разговаривал с дежурным по батальону.
Оба выбрались из шалашика. Горизонт на востоке уже посветлел. «Черта лысого теперь поспишь», — подумал Бахтиаров, молча приветствуя старшего начальника.
— Ну, солдат, принимай пополнение, — сказал Шумилов Байде. — На двадцать девятую замполитом.
Теперь только заметили командиры вынырнувшего из-за широкой спины Шумилова директора Лугинской МТС Григория Петровича Герасименко. Последний раз Байда мельком видел его в Лугинах, в истребительном батальоне Голоты.
— Ну как там? — тихо спросил Антон, всматриваясь в усталое лицо старого друга.
Герасименко махнул рукой. Он только что узнал от Шумилова о смерти Голоты. Как и все, кто знал старого воина, Григорий Петрович не мог представить его мертвым.
— Даже не знаю, где его могила, — глухо промолвил. Шумилов недовольно крякнул:
— Ты оставь могилы оплакивать. Война не цветы сеет на своем пути. А жизнью такой, как прожил Симон Сергеевич, каждый солдат должен гордиться…
Шумилов присел под деревом, прислонился спиной к стволу и на минуту закрыл глаза, как бы собираясь вздремнуть, но преодолел мучившее его желание завалиться в шалашик хотя бы на час…
— Солдат есть механизм, артикулом предусмотренный… Tax что ли? — спросил, ни к кому не обращаясь.
— Нет, не так! — возразил Бахтиаров, — Это один царь так говорил, как его… Да тот, которого прихлопнули…
— Ишь ты! Все знаешь! — усмехнулся Шумилов, — А Суворов что говорил на сей счет? Тоже знаешь?
— Каждый воин должен понимать свой маневр!
— Верно! А для того, чтобы каждый воин понимал свой маневр, нам некогда прохлаждаться в шалашиках. Как у тебя, Антон Савельевич, с политсоставом, с партактивом?
— Осталось очень мало, товарищ военком. Заменяем, сколько можем… Ожидаем пополнения.
— Не ожидай, надо своих воспитывать. Вот тебе в подмогу Григории Петрович. И на большее в скором времени не надейся. Давай-ка списки коммунистов.
И они занялись расстановкой партийно политических кадров.
— Главное — развеять угнетенное состояние. В отступлении всегда воевать тяжело…
Это не было обычным совещанием, Шумилов не давал никаких установок, ничего не приказывал и не навязывал — он анализировал с командирами положение в батальоне, советовался с ними.
— Не забудьте: в десять ноль-ноль все новое пополнение принимает присягу. Скрывать от вас не будем — придется идти сквозь огонь. Только сильные духом смогут выдержать, не дрогнуть… — Он посмотрел на посветлевшее небо и с удивлением заметил, что звезды уже исчезли, только утренняя звезда, поднявшись высоко над горизонтом, как будто пыталась разглядеть, что делается на земле. — А теперь уступите мне на часок этот приветливый шалашик… Я там никого не вспугну?
Командиры молча улыбнулись, а Шумилов, кряхтя, словно старик, нагнулся и полез в темное отверстие, шурша листьями.
Помолчав немного, комбат и замполит уселись рядом у шалаша, и Бахтиаров уже без раздражения тихо спросил:
— Нет, ты скажи, где болтался целую ночь? Неужели к девушкам?
— Ты глуп, Асхат, — произнес Байда таким тоном, будто говорил ему что-то ласковое, и рассказал о задержании шпионки. Разговаривали вполголоса, чтобы не помешать Шумилову. Но не успел Байда закончить рассказ, как тот выбрался из шалаша и потребовал машину.
— Ах, черт! Ну и растяпы! — Ругаясь, он укатил в штаб, не отдохнув в шалаше.
Друзья с недоумением смотрели вслед удаляющейся машине, так и не поняв, кого батальонный комиссар обругал.
Улики были очевидны. На допросе в особом отделе полка Грета ничего не пыталась отрицать. Не сожалела она и о том, что не воспользовалась заботливо представленными ей хозяевами абвера возможностями умереть. Она слишком любила жизнь, чтобы так неразумно оборвать ее, и уж не раз собиралась выбросить смертоносный яд. Развернувшиеся в последние дни события представлялись ей в радужном свете. Границы почти на всем протяжении прорваны. Красная Армия бежит. Главные центры большевиков — Киев, Москва, Ленинград — вот-вот падут под ударами танковых молотов. Победа Германии несомненна. А там о ней позаботится Эрих, и заживут они, как договорились еще в Берлине, в прекрасном именин Фишера. И простелются перед ней улицы всех европейских столиц. Тогда и старики перестанут ныть, возвратятся в свой Фридрихсталь… Все будет — форцуглих, отлично.
Одно пугало Грету: выдержит ли она пытки? Ей много ужасного наговорили о зверствах советских чекистов.
Однако на первых допросах ничего похожего на пытки не было. Все обращались с ней корректно, вежливо, ни одного грубого слова не сказали. «Это понятно, они предчувствуют свое поражение и боятся нас», — сделала вывод Грета.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.