Тридцать три желания - [3]
Сидит да удочку таскает. Не успеет леску закинуть, как нужно тянуть обратно: рыбки прямо сами на крючок так и нанизываются.
Быстро полное ведро плотичек наловил. Переменил червяка, а тут к нему и Миша подошел.
Посмотрел Миша в ведро на плотичек, рассердился и говорит:
— Как ты смеешь без меня желания расходовать?!
— Ох, какой заячий повелитель нашелся! — отвечает ему Коля. — Только ходит да распоряжается. Вот захочу — и такого сомину выловлю, что в ведро не уместится.
Но в это время удочку как дернет!.. Коля не удержался и с берега свалился прямо в тину.
— У тебя всегда так, — говорит со злостью Миша, — и сом ушел, и сам — в тине. Не желаю я больше с тобой быть вместе, давай делить остаток желаний пополам.
— Пожалуйста, — говорит Коля, пожимая плечами. — Подумаешь, испугал!
— А я ни пугать, ни играть с тобой не желаю, — отвечает Миша. Сел рядом на травку, вынул из кармана конфетку и стал сосать.
«Чего это он конфеткой хвастает да еще и причмокивает», подумал Коля и пожелал себе сто порций эскимо. Развернул и ест одну за другой.
А Миша ему назло тортов захотел.
Смотрит на Колю и прямо тут на берегу у тортов все края обгладывает.
А Коля тогда — яблок.
А Миша тогда — квасу...
И до того они, ребята, дожелались, что скоро осталось у них только одно желание.
Сидят и спорят.
Миша говорит:
— Это мое желание осталось.
А Коля ему не уступает.
— Нет, — отвечает, — не согласен, все равно тебе не отдам.
Так они и не решили. Каждому хочется последнее желание себе забрать.
Рассердились ребята, надулись и разошлись по домам.
А вечером у Миши разболелся живот, так разболелся — прямо терпения нет.
— Мама, — плачет Миша, — это мне все Колька назло делает.
— Чем он тебя накормил? — спрашивает мама.
— Да ничем, я сам квасу напился. А у него, назло мне, живот не болит.
— Что тебе от этого, если у него живот будет болеть, — удивляется мама, — ведь тебе не будет легче?
— Как не будет? — отвечает Миша. — Конечно, будет. У нас с ним сейчас животы должны быть общие.
— Что ты, что ты! — испугалась мама.— У тебя, наверное, жар, ты бредишь. — И побежала прямо за доктором, а Миша к Коле пошел.
Пришел и видит: лежит Коля в кровати, весь компрессами обложен.
— Ох, Миша, — говорит, — ничего я не хочу, ничего я не желаю, лишь бы только живот перестал болеть.
Обрадовался Миша, подал ему руку и говорит:
— Коля, давай это пожелаем вместе.
Пожелали они — и боль прошла.
Что, не верите?
Смотрите, кто не поверит, у того сразу живот заболит. А если верите, тогда и сказке конец.
МАЛО ЛИ ЧТО
Всю последнюю шестидневку Роме ужасно не везло.
Началось это просто: однажды на перемене Рома, по своему обыкновению, подошел к Пете Пыжикову и стал дразниться.
— Эй ты! — крикнул Рома. —
— Отстань! — сказал Петя и побежал играть с ребятами.
Но Рома не отставал. Он продолжал кричать Пете вдогонку:
Тогда Петя рассердился и, подбежав к Роме, громко крикнул:
Сначала Рома на это не обратил никакого внимания, только презрительно пожал плечами, но потом, когда эта дразнилка разнеслась по всей школе, ясно увидел, что его передразнили.
Это Рому так рассердило и обидело, что хоть плачь!
«Как это, — думал он, — меня, самого знаменитого дразнилку на всю школу, Петька сразу передразнил. Теперь, пожалуй, уж никого и не поддразни».
И Рома до конца уроков опасался дразнить — Дину «Льдиной», а Архипа — «Охрипом».
«Ну их, еще Рому-Ерему пропоют».
Целый день не дразниться было очень скучно. Без дразнилок не игралось, и, когда кончились уроки, Рома, быстро сложив в портфель книги, сразу пошел домой.
Дома он весь вечер думал, как бы по-особенному передразнить всех ребят.
«Хорошо бы на каком-нибудь иностранном языке дразниться. Сказал бы дразнилку по-английски или по-французски, а ребята ничего не понимают и ответить ничего не могут».
— А ну-ка, попробую. — И Рома быстро развернул учебник английского языка. Но в учебнике никаких дразнилок не было. Как назло Роме попадались самые обыкновенные слова.
Он внимательно прочитал в учебнике и несколько раз повторил вслух по-английски мальчик, парта, учитель, класс..., а потом с удивлением сказал:
— Что это? Я, кажется, выучил заданный на завтра урок? Нет, нужно что-нибудь другое придумать.
«Хорошо бы выдумать какой-нибудь такой особенный, например, тимбукский язык; тогда не только можно будет дразниться, но даже и учителю нагрубить».
«Сказал бы какое-нибудь такое, вроде лямба, клямба, а наказать меня нельзя. За что же наказывать, если я скажу, что это по-тимбукски — „доброе утро“, а на самом деле — „уродина-огородина“, — вот и попробуй — накажи!»
Но никакого тимбукского языка Роме не придумывалось. А потом, если и можно изобрести такой язык, так ведь все равно его нужно еще учить. А когда же тут учить, если дразнилки нужны к завтрашнему дню?
— Папа, — спросил он отца, — не знаешь ли ты какой-нибудь особенной азбуки, которую бы никто не знал?
— Много есть таких условных азбук, — ответил отец, — они называются кодами. Есть, например, цифровой код, где, вместо букв, ставят цифры.
— Ну что цифры, — ответил Рома,— это неинтересно.
