Тридцать три несчастья. Том 1. Злоключения начинаются - [23]

– Боюсь, придется, – возразил Граф Олаф.

– Ох… наверное, Олаф прав, – всхлипнула судья Штраус, – этот брак имеет законную силу.

– Прошу прощения, – вмешалась вдруг Вайолет, – но, возможно, вы ошибаетесь.

Все повернули головы в ее сторону.

– Что вы такое говорите, графиня? – спросил Олаф.

– Никакая я не графиня, – огрызнулась Вайолет с запальчивостью, что в данном случае означает «крайне раздраженным тоном». – По крайней мере я думаю, что это так.

– Каким это образом? – осведомился Граф Олаф.

– Я не подписалась той рукой, которой обычно подписываю документы.

– Как так? Мы все видели, как ты подписалась. – Бровь у Графа Олафа поползла вверх.

– Боюсь, твой муж прав, милочка, – печально сказала судья Штраус. – Отрицать это бесполезно. Вокруг слишком много свидетелей.

– Как и большинство людей, – продолжала Вайолет, – я правша. Но бумагу я подписала левой рукой.

– Что?! – закричал Граф Олаф. Он вырвал бумагу у судьи Штраус и вгляделся в нее. Глаза его заблестели. – Ты врунья! – зашипел он.

– Ничего подобного! – взволнованно воскликнул Клаус. – Я заметил, как у нее дрожала левая рука, когда она подписывалась.

– Но доказать это невозможно, – возразил Граф Олаф.

– Почему же, – сказала Вайолет, – я с удовольствием подпишусь еще раз на отдельном листке правой рукой, а потом левой, и мы сравним – которая подпись больше напоминает ту, что на документе.

– Неважно, какой рукой ты подписалась, – настаивал Граф Олаф, – это не играет роли.

– Если позволите, сэр, – вставил мистер По, – предоставим решать это судье Штраус.

Все посмотрели на судью Штраус, вытиравшую последние слезы.

– Дайте-ка сюда, – сказала она тихо и закрыла глаза. Потом глубоко вздохнула, и бодлеровские сироты вместе с теми, кто им сочувствовал, затаили дыхание, глядя, как судья Штраус наморщила лоб, усиленно обдумывая создавшуюся ситуацию. Наконец она улыбнулась. – Если Вайолет действительно правша, – судья старательно подбирала слова, – а подписывалась левой рукой, значит подпись не соответствует условиям матримониального права. Закон ясно говорит: «Брачный договор должен быть подписан той рукой, какой обычно подписывают документы». Таким образом, можно заключить, что брак этот недействителен. Ты, Вайолет, не графиня, а вы, Граф Олаф, не имеете права распоряжаться бодлеровским состоянием.

– Ура! – раздалось из зала, некоторые зааплодировали.

Если вы не законовед, вам может показаться странным, что план Графа Олафа провалился только из-за того, что Вайолет расписалась левой рукой, а не правой. Но закон – странная штука. В Европе, например, есть страна, где закон требует, чтобы все пекари продавали хлеб по одинаковой цене. А на некоем острове закон запрещает снимать урожай со своих фруктовых деревьев. А в город, находящийся неподалеку от того места, где проживаете вы, закон не подпускает меня ближе, чем на пять миль. Подпиши Вайолет брачный договор правой рукой – и закон сделал бы ее несчастной графиней, но она подписалась левой – и, к ее облегчению, так и осталась несчастной сиротой.

То, что для Вайолет и ее брата с сестрой явилось хорошей новостью, для Графа Олафа, естественно, обернулось неудачей. Тем не менее он одарил всех зловещей улыбкой.

– В таком случае, – сказал он Вайолет, нажимая на кнопку рации, – или ты выходишь за меня по всем правилам, или же я…

– Ни-и-по-о! – пронзительный голосок, безошибочно принадлежащий Солнышку, заглушил слова Графа Олафа. Она проковыляла по сцене к сестре и брату, а за ней вошел крюкастый. Его рация трещала и гудела. Граф Олаф опоздал!

– Солнышко! Ты цела! – И Клаус обнял ее.

Вайолет тоже подбежала к ним, и старшие Бодлеры засуетились около младшей.

– Принесите ей что-нибудь поесть, – попросила Вайолет. – Она, наверное, очень голодна, столько времени провисела на башне.

– Кекс! – выкрикнула Солнышко.

– Г-р-р! – зарычал Граф Олаф. Он заходил взад-вперед по сцене, как зверь по клетке, потом остановился и наставил палец на Вайолет. – Ты, может, мне и не жена, – рявкнул он, – но пока еще ты моя дочь, и я…

– Неужели вы в самом деле думаете, – сердито проговорил мистер По, – что я вам позволю быть опекуном этих детей после того, как я был свидетелем вашего вероломства?

– Сироты находятся на моем попечении, – настаивал Граф Олаф, – и останутся со мной. Ничего незаконного нет в желании жениться на ком-нибудь.

– Но противозаконно вывешивать маленького ребенка за окно башни! – с негодованием заявила судья Штраус. – Вы, Граф Олаф, сядете за решетку, а дети будут жить со мной.

– Арестуйте его! – крикнул кто-то из зрителей, и остальные подхватили этот крик.

– В тюрьму его!

– Негодяй!

– Пусть отдаст нам деньги за билеты обратно! Пьеса поганая!

Мистер По взял за руку Графа Олафа и после короткого приступа кашля объявил суровым голосом:

– Именем закона я арестую вас!

– Ой, судья Штраус! – воскликнула Вайолет. – Вы вправду этого хотите? Мы в самом деле сможем жить с вами?

– Конечно, – ответила судья Штраус. – Я очень к вам привязалась и чувствую себя ответственной за ваше благополучие.

– И мы сможем пользоваться каждый день вашей библиотекой? – вскричал Клаус.

– И работать в саду? – спросила Вайолет.