Тридцать дней войны - [56]

Экспансионизм китайских феодалов, как и их иезуитская льстивость, в отношении соседних народов полностью унаследован нынешним пекинским руководством.

Вьетнамские патриоты вполне представляют себе всю лживость заверений пекинских руководителей в «любви» и «дружбе». Во Вьетнаме знают истинную цену словам и делам творцов китайской политики. Здесь не забывают о том, что еще в 1965 году Мао Цзэдун заявил: «Мы обязательно должны получить Юго-Восточную Азию, включая Южный Вьетнам (тогда он, видимо, полагал, что Северный Вьетнам уже находится в руках Пекина. — А.Е.)… Такой район, как ЮВА, очень богат, там очень много полезных ископаемых, он весьма заслуживает затрат на то, чтобы его заполучить».[7]

«Великий кормчий» нередко вспоминал о «подвигах» древнекитайского императора Цинь Шихуана, войска которого «осваивали» вьетнамскую землю по принципу «цань ши», что означает «поедать постепенно земли соседей так же, как шелковичный червь листья».

В Пекине неоднократно издавались карты «потерянных территорий Китая». К ним руководители КНР относят и Вьетнам. По своему историческому опыту вьетнамцы хорошо знают, что такие акции — лишь пролог к реальной агрессии Китая против их родины.

Так уже было не однажды. Еще в 1370 году минский император Тай Цзу специальным указом включил все горы и реки Вьетнама в число священных гор и рек Китая. Они наносились на карты Китая, в их честь совершались жертвоприношения. Затем захватчики и на практике присоединили Вьетнам к Китаю в качестве административной единицы.

Чем дальше в шовинистическом угаре маоисты отходили от марксизма-ленинизма, тем активнее брали они на вооружение постулаты китайских феодалов. «Враг моего врага — мой друг» — один из них. Поправ социалистические принципы внешней политики, китайские лидеры в феврале 1972 года, в разгар агрессии США во Вьетнаме, подписывают в Шанхае американо-китайское коммюнике. Так началась координация действий Пекина и Вашингтона, направленных на то, чтобы затормозить и в конечном счете задушить освободительную борьбу вьетнамского народа.

В то время как Соединенные Штаты продолжали бомбить Северный Вьетнам, китайские лидеры оказывали давление на вьетнамских руководителей, добиваясь от них согласия на сохранение проамериканского марионеточного режима Нгуен Ван Тхиеу на юге страны. В Пекине рассчитывали, что «в знак благодарности» США уйдут с Тайваня.

В январе 1974 года с молчаливого согласия Соединенных Штатов китайские войска захватили Парасельские острова. А это уже был акт прямого вооруженного давления на Вьетнам и вместе с тем новая ступень эскалации контрреволюционного сговора Пекина и Вашингтона.

В значительной мере переломным в китайско-вьетнамских отношениях стал 1975 год. 30 апреля 1975 года войска освобождения, совершив триумфальный поход, вошли в Сайгон. Рухнул последний оплот американского неоколониализма на непокоренной вьетнамской земле. Вьетнам стал полностью свободным. Открылась перспектива государственного воссоединения страны.

Автору этих строк довелось тогда побывать во Вьетнаме. Вместе с В. Скворцовым мы ходили по улицам Ханоя и видели, какая радость светилась в глазах вьетнамцев.

Радовались этой победе все истинные друзья Вьетнама, все те, кому дороги идеалы революции, национального и социального освобождения. Радовались потому, что верили: для многострадального народа Вьетнама настала наконец мирная счастливая жизнь. Выражая мысли и чувства советских людей, Л.И. Брежнев говорил тогда об историческом значении победы Вьетнама: «Нам, советским людям, прошедшим через огонь сражений второй мировой войны, особенно близка, особенно понятна законная гордость вьетнамских патриотов этой победой».[8]

Враждебно встретили весть об освобождении Юга Вьетнама империалистические круги. Не вызвала она ликования и в Пекине. Это и понятно. Ведь все предыдущие двадцать лет, истекшие со времени подписания Женевских соглашений по Индокитаю 1954 г., когда Вьетнам был временно расколот на две части, китайские стратеги вели двойную игру. На словах они шумно выступали против «бумажного тигра — американского империализма», устраивали многомиллионные демонстрации в поддержку Вьетнама. На деле же предпринимали все для того, чтобы освободительная война вьетнамского народа — кровавая, изнурительная для него — длилась как можно дольше. В Пекине рассчитывали до предела ослабить эту страну, а затем путем тайных сделок с американским империализмом подчинить ее и весь Индокитай своему диктату, превратить Вьетнам, Лаос, Кампучию в трамплин для последующей экспансии в Юго-Восточной Азии.

Пекинская пропаганда трубит о том, что китайский народ всегда был на стороне сражающегося за свободу Вьетнама. Действительно, что касается народа Китая, то он горячо сочувствовал вьетнамскому народу в его борьбе против империалистических агрессоров. Впрочем, и вьетнамский народ, вьетнамские революционеры со своей стороны поддерживали революционное движение в Китае. Трудящиеся Китая очень хорошо помнят и высоко ценят эту помощь и поддержку. Более того, коммунисты, народ Вьетнама делали все, чтобы сохранить и укрепить дружбу с китайским народом. Даже накануне агрессии, когда Пекин в милитаристском угаре шел по пути все новых и новых провокаций против своего соседа, орган ЦК Компартии Вьетнама газета «Нян зан» писала: «Для вьетнамского народа боевая вьетнамо-китайская дружба — это не временный союз… Это результат применения рабочим классом научного мировоззрения: покончив со всеми пережитками феодализма, капиталистическими порядками, жить в дружбе, мире, во взаимном уважении с другими народами… Сохранение этой дружбы является стремлением, единым желанием и помыслом вьетнамского народа и давней политикой коммунистической партии».