Три жизни: Кибальчич - [6]
…Все это вспомнил сейчас Желябов, поражаясь, как в несколько мгновений память до мельчайших подробностей может восстановить целую картину, кусок жизни.
«И это уже не повторится, — внезапно подумал он. — Мы другие. А ведь минуло меньше года».
Прошли по застекленной террасе, и Лилочка показала на дверь с затейливой бронзовой ручкой. Желябов постучал.
— Да! Прошу! — услышал он спокойный голос Кибальчича.
Андрей немного помедлил и открыл дверь.
Он раньше бывал на всех конспиративных квартирах Кибальчича. И странное дело, комнаты, в которых работал Николай, их обстановка не запоминались. Помнилось другое: атмосфера, окружающая Кибальчича, то, что непосредственно было связано с его делом. Вот и сейчас Андрей сразу увидел большой письменный стол, заваленный книгами, рукописями, чертежами; весь правый угол занимали колбы, мензурки, какие-то хитрые металлические приборы. Книги были на диване, стопками лежали на подоконнике, тут же были сложены журнальные гранки с отметками карандашом.
Окно комнаты выходило в глухую серую стену, и на письменном столе горела керосиновая лампа под синим колпаком, яркий круг падал на листы бумаги, покрытые строчками мелкого четкого почерка.
Все это видел Андрей из-за спины Кибальчича, который что-то быстро писал, низко наклонившись, ссутулив спину.
— Сейчас, — сказал он Желябову, не оборачиваясь. — Задерживаю статью в «Слово» уже на три дня.
В комнате было прохладно, знакомо пахло «химией» — так этот запах, всегда поселявшийся вместе с. Кибальчичем, называл для себя Андрей.
Под меховой поддевкой топорщились лопатки.
И, глядя на спину товарища, Желябов испытал внезапную нежность к этому человеку, щемящую нежность, соединенную с почти реальным предчувствием беды, предстоящей разлуки или гибели; будто уже надвигалось на эту комнату затворника нечто неумолимое, черное, беспощадное, что остановить невозможно. Он любил сейчас Николая любовью старшего брата и был полон вины перед ним: его бы за границу, в Швейцарию или Англию, к книгам, библиотекам, лабораториям, в свободную науку… А он в центре борьбы, не на жизнь, а на смерть, где кровь, убийства, виселицы, где нет пощады, и хрупкий сложный мир его мыслей, формул и идей никто не охраняет, кроме конспирации и мужества единомышленников.
…Бежало перо по бумаге. Наконец он отложил его, повернулся:
— Ну, здравствуй!
Николай стоял перед Желябовым — высокий, худой, бледный; синева залегла под глазами. В его спокойном медленном взгляде Андрей прочитал страдание. И понял, что не будет трудного разговора. Вернее, он будет трудным не для него.
Кибальчич отодвинул стопку книг, сел рядом с Желябовым.
— Как ты? — спросил Андрей.
— Никак, — Кибальчич усмехнулся. — Выполняю, по-моему, бессмысленный приказ Исполнительного комитета не выходить на улицу. Скажи, что Халтурин?
— С ним все в порядке. Пока Степан в Питере, в надежном месте. Сразу уехать не удалось. Город блокирован. Все поезда проверяются. Ничего. Переждет, потом отправим на юг.
— Четвертое н-неудачное покушение…
— Четвертое. — Андрей следил за Кибальчичем: начал заикаться. Точный признак большого волнения.
— Но первый раз столько бессмысленных жертв! Восемь человек!..
— Десять… В развалинах первого этажа найдено еще два трупа. Весь город обклеен листовками. Уведомляют.
— Не надо было взрывать два пуда. — Губы Кибальчича упрямо сжались. — А ты н-настоял…
— Этот взрыв имеет огромное политическое значение! — Желябов прямо посмотрел в глаза друга. — Да, я настоял…
— Если бы Халтурин взорвал десять пудов, — перебил Кибальчич, переставая заикаться, — тиран был бы мертв. А сейчас… Взрыв даже не разрушил перекрытий второго этажа. Вот! — Он потряс перед Желябовым «Правительственным вестником» от восьмого февраля. — Официальный отчет о расследовании. В столовой поврежден пол и пострадала посуда на столе его величества. И все! Посуда…
— Ты пойми, — спокойно сказал Желябов, подавив приступ раздражения. — Во-первых, Халтурин не пронес бы десяти пудов динамита. И на два ушло почти полгода. Там ведь бесконечные внезапные обыски. Во-вторых, Коля, если бы пятого мы взорвали десять пудов, перевернули все три этажа, все равно царь остался бы жив.
— Почему? — Кибальчич вскочил с дивана.
— Всегда пунктуальный венценосец впервые за двадцать четыре года опоздал к обеду. Его задержал герцог Гессенский. Когда раздался взрыв, царь и его гость шли через Маршальский зал.
— Так… — Николай опять сел рядом с Желябовым. — Вот неминуемые случайности террора, которые будут преследовать нас всегда…
— Пока смертный приговор «Народной воли» над Александром Вторым не будет приведен в исполнение, — перебил Желябов.
— Террор любой, — очень тихо сказал Кибальчич, — н-несет в себе ам-моральное начало: ч-человеческую жизнь… единственный б-бесценный дар он приравнивает к нулю… Мы ставим себя вне законов нравственности…
— У нас есть цель? — перебил Желябов.
— Есть.
— Она — во имя людей и нравственности?
— Да.
— У нас есть сейчас путь к этой цели иной, кроме террора?
Кибальчич ответил не сразу.
— Наверное, есть, только мы его не знаем.
— Иного пути нет! — уже кричал Желябов. — Нет, Николай! Все, что мы пытались делать мирными средствами, кончилось крахом!
История загадочной реликвии – уникального уральского сервиза «Золотая братина» – и судьба России переплелись так тесно, что не разорвать. Силы Света и Тьмы, вечные христианские ценности любви и добра и дикая, страшная тяга к свободе сплавлены с этим золотом воедино.Вот уже триста лет раритет, наделенный мистической властью над своим обладателем, переходит из одних рук в другие: братину поочередно принимают Екатерина Вторая и Емельян Пугачев, Сталин и Геринг, советские чекисты и секретные агенты ФСБ.
В психологическом детективе Игоря Минутко речь идет о расследовании убийства....Молодому следователю районной прокуратуры поручают первое самостоятельное дело: в деревне Воронка двумя выстрелами в спину убит механизатор Михаил Брынин...
Повесть была напечатана в журнале «Юность» в номерах 6 и 7 за 1982 год в разделе «Проза».
Имя Николая Константиновича Рериха — художника, общественного деятеля, путешественника, знатока восточной культуры — известно всем. Однако в жизни каждого человека, и прежде всего в жизни людей неординарных, всегда есть нечто глубоко скрытое, известное лишь узкому кругу посвященных. Был такой «скрытый пласт» и в жизни Рериха.Игорь Минутко пытается, привлекая документальные источники, проникнуть «за кулисы» этой богатой событиями и переживаниями жизни человека, оставившего, несомненно, яркий след в истории российской и мировой культуры.
Роман «Бездна (Миф о Юрии Андропове)» известного писателя-историка Игоря Минутко посвящен одной из самых загадочных и противоречивых фигур политического Олимпа бывшего СССР — Юрию Владимировичу Андропову (1914-1984), в течение 15 лет стоявшему во главе Комитета Государственной Безопасности.
Один старый коммунист рассказал мне удивительный случай, происшедший в Туле в 1919 году. Я решил написать рассказ, положив в его основу услышанную историю.Для художественного произведения нужны подробности быта, аромат времени. Я запасся воспоминаниями туляков — участников Октябрьских событий, пошел в архив, стал читать пожелтевшие комплекты газет за 1919 год, и вдруг дохнула на меня революция, как живая предстала перед глазами Тула тех лет. В мою тихую комнату ворвалось дыхание великого и прекрасного времени, и я понял, что не могу не написать об этом.Так появилась на свет повесть «Мишка-печатник» — повесть о революции, какой я ее представляю, какой она живет в моем сердце.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.
33 рассказа Б. А. Емельянова о замечательном пионерском писателе Аркадии Гайдаре, изданные к 70-летию со дня его рождения. Предисловие лауреата Ленинской премии Сергея Михалкова.
Ежегодно в мае в Болгарии торжественно празднуется День письменности в память создания славянской азбуки образованнейшими людьми своего времени, братьями Кириллом и Мефодием (в Болгарии существует орден Кирилла и Мефодия, которым награждаются выдающиеся деятели литературы и искусства). В далеком IX веке они посвятили всю жизнь созданию и распространению письменности для бесписьменных тогда славянских народов и утверждению славянской культуры как равной среди культур других европейских народов.Книга рассчитана на школьников среднего возраста.
Книга о гражданском подвиге женщин, которые отправились вслед за своими мужьями — декабристами в ссылку. В книгу включены отрывки из мемуаров, статей, писем, воспоминаний о декабристах.
Эта книга о великом русском ученом-медике Н. И. Пирогове. Тысячи новых операций, внедрение наркоза, гипсовой повязки, совершенных медицинских инструментов, составление точнейших атласов, без которых не может обойтись ни один хирург… — Трудно найти новое, первое в медицине, к чему бы так или иначе не был причастен Н. И. Пирогов.