Три жизни: Кибальчич - [41]
А Кибальчич, весь дрожа, шел на квартального и кричал яростно:
— Нельзя бить людей! Н-не имеете п-права!..
Вокруг уже собралась толпа, послышались возгласы:
— Правильно!
— Самому досталось!
— Не нас одних бить!
На педсовете Безменов и Хандожинский снова, уже в категорической форме, настаивали на исключении "неисправимого смутьяна" из гимназии, но Павел Федорович сказал:
— Кибальчич вступился за достоинство человека Конечно, пускать в ход кулаки… Я думаю так, господа: ограничимся карцером.
Большинство педагогов поддержали директора…
Однако события в последнем классе имели последствия. Лучший ученик гимназии, единственный претендент на золотую медаль, несмотря на блестящие работы и ответы на всех выпускных экзаменах, получил лишь серебряную медаль. И это была первая, уже социальная несправедливость, с которой лично, впрямую столкнулся Николай Кибальчич в родном отечестве…
…Александр Михайлов привычно мерил каземат из угла в угол по диагонали — пять шагов в одну сторону, пять — в другую. Из окна падала яркая полоса света, увеличив и четко нарисовав на стене квадраты металлической решетки. Там, на воле, стоял солнечный мартовский день.
Тот августовский вечер на обрыве Десны… Лето 1871 года. На следующий день Кибальчич и Сильчевский уезжали в Петербург держать экзамены: Коля — в Институт инженеров путей сообщения (этот выбор был сделан еще в конце шестого класса), Мика — в университет, на факультет филологии.
Они втроем Коля, Мика и он, Саша Михайлов, — пришли на любимое место Кибальчича. Внизу, под крутым высоким обрывом, делала плавный поворот Десна, широкая, многоводная, с вереницей барж, которые, казалось, не двигались, стояли на месте. Справа, уже неясно видимый во мгле, раскинулся город, поблескивая в последних закатных лучах солнца куполами всех своих тринадцати церквей, а прямо перед глазами простиралась неоглядная даль. Летел в лицо вольный тугой ветер, и было огромным темнеющее небо над головой.
Коля принес с собой длинную трубку, завернутую в бумагу, — ракету.
— Сейчас мы ее, голубушку, запустим! — сказал Кибальчич. — В честь расставания с родными пенатами! — Он стал снимать с ракеты бумагу. — Сейчас она взовьется. Между прочим, самая большая из всех, какие я делал.
— Коля, — попросил Сильчевский, — подождем, пока стемнеет.
— Что же, подождем!
Они сели на шершавый ствол поваленного ветром осокоря.
— Коля, — спросил Саша Михайлов, — скажи: почему все-таки Институт инженеров путей сообщения? Почему ты хочешь работать на железных дорогах?
И Мика и Саша чрезвычайно удивились: всегда спокойный, уравновешенный, Николай Кибальчич вскочил, глаза его вспыхнули, на щеках выступил румянец, заговорил он возбужденно, страстно, горячо:
— Неужели вы не понимаете? Для России железные дороги — все! Необходимо державу покрыть густой сетью железных дорог! В этом залог нашего расцвета и процветания! Транспорт, быстрые перевозки! Это же прямой путь к развитию новых отраслей промышленности, путь к народному богатству! — Он уже быстро ходил над самым обрывом. — Подумайте! Россия изобилует полезными ископаемыми, лесом, у нас пропасть природных богатств… А железные дороги позволяют все это умело эксплуатировать. Появятся новые заводы и фабрики, разовьется торговля. Нужны только настоящие хозяева, умные, рачительные, энергичные. А вместе с экономическим прогрессом будет развиваться народ, его просвещение и благосостояние. Цивилизация в России сделает гигантский скачок, и мы догоним передо-вые страны Западной Европы. Вот что такое железные дороги!
Уже совсем стемнело. Густая сиреневая даль лежала перед ними, и с нею сливалось, тоже густо-сиреневое, небо. В этой необъятности тускло блестела Десна и баржи на ней были уже невидимы.
— Мика! — Голос Кибальчича прерывался от возбуждения. — Давай спички! — Он установил ракету на две распорки из проволоки, чиркнул спичкой, поднес огонек к шнуру запала.
Огонь змейкой пробежал по шнуру, посыпались искры, все ярче и обильнее, зашипело, полыхнуло дымом, хлопнуло, на хвосте ракеты вспыхнул огненный язык, и ее длинное тело, вздрогнув, устремилось в сиреневое небо.
Ракета летела все вверх, тянула за собой огненнодымный хвост, сыпала искрами, стала уменьшаться…
Она уже была над Десной, и там начала терять высоту, замедлять свое скольжение по небесной сфере и вдруг, вспыхнув ярко, ослепительно, сгорела на глазах…
— Вот т-так ракета к-когда-н-нибудь… — И на всю жизнь запомнил Александр Михайлов глаза Кибальчича в то мгновение: они сияли непонятным, странным светом. — К-когда-н-нибудь ракета поднимет ч-чело-века в небо. А может быть, и к д-другим мирам!..
"…Да, это так, — думал сейчас Александр Михайлов и с отчаянием, и с тоской, и с чувством давящей вины, — тогда из Новгорода-Северского уезжал в Петербург будущий ученый, изобретатель, мыслитель".
Загремел засов в двери.
— На допрос.
ИЗ ПОКАЗАНИИ НИКОЛАЯ КИБАЛЬЧИЧА НА СЛЕДСТВИИ 20 МАРТА 1881 ГОДА:
ВОПРОС. Ваше занятие?
ОТВЕТ. Литературный труд.
ВОПРОС. Средства к жизни?
ОТВЕТ. Заработки от литературного труда.
ВОПРОС. Ваше участие в террористической организации?
